Парадокс праздников

Интересные дела. Десять дней мне нечего было делать. Завтра уже надо докладываться генералу, и я понимаю, что делать мне больше нечего.

@настроение: задумчивое

@темы: работа

---

Мишень

Рукоять пистолета нагревается сразу, едва ложится в ладонь. Оружие становится теплым, как рука.
Корпус слегка развернут, плечо не выгнуто, рука не напряжена, запястье не согнуто, давление пальца на спуск создается не столько мышечным усилием, сколько тяготением. Пистолет - это часть моей руки, ему передается тепло моей крови и прочность мышц. Вдох-выдох. Ствол чуть подается вверх, опускается вниз - точно дышит вместе со мной.
Взгляд фокусируется на мишени. Я вижу ее отчетливо, и никто, кроме меня, не замечает происходящей с ней метаморфозы.
Черный круг меняет очертания, вытягивается в длину, изгибается; я различаю голову, плечи, руки, вижу не сердцевину, но сердце, и к этому сердцу тянется моя рука, охваченная железом, как будто манжетой. Пуля - словно нить между нами.
Шум выстрела стихает.
- Капитан, как вы это делаете?
Дженнингс, молоденький лейтенант, у которого на поле боя из-под шлема видны лишь веснушки, смотрит на меня снизу вверх, и в его идиотски-восторженном взгляде чудится нечто знакомое. Иосафат, неужели я сам с таким же дурацким обожанием глазею на генерала?
Дженнингс выжидательно пялится на меня с полуоткрытым ртом, и я понимаю, что надо что-то ответить.
Как я это делаю? Как я выискиваю в черном пятне ту пульсирующую жилку, которую нужно разорвать, чтобы колышущаяся тень вновь застыла, одеревенев, утратив образ и подобие врага моего? Обрети такого врага - тогда и сам сможешь так сделать.
Но Дженнингс стоит, чуть склонив к плечу лопоухую голову, хлопает рыжеватыми ресницами, и вид у него точь в точь как у щенка, у которого на ходу еще разъезжаются лапы.
- Привычка, - говорю я. - Контролируйте дыхание.
И Дженнингс послушно "контролирует", пока я перезаряжаю пистолет: сопит, пыхтит, втягивает в себя воздух, дергает всей рукой - и растерянно шмыгает носом. Я мельком взглядываю на его мишень. Даже отсюда видно темное пятно в "молоке". Боже всемогущий, как он в мишень-то попасть ухитрился?
Я поднимаю руку. Мышцы не напряжены, палец сливается со спусковым крючком, и невидимый глазу механизм внутри ствола движется в такт моему дыханию.
Как я это делаю? А как бы я это делал, если бы не в кого было бы превращаться черному кругу? Если бы ничья тень не шагала мне навстречу из темной глубины мишени? Неужели я бы ничего не мог, не умел, не стоил тогда?
Я застываю на миг, словно у оружия в моей руке перехватило дыхание, словно пороховой комок застрял у горла, словно железо стало слишком тяжелым, чтобы пошевельнуться. У мишени больше нет плоти и крови, я смотрю в крутящуюся черную воронку, похожую на водоворот ненастной зимней ночью - безжизненный, холодный, пустой, затягивающий в свою сердцевину и пулю, и оружие, и меня...
Я не слышу, но чувствую щелчок, и на этот раз центр мишени раскалывается, и из глубины расщепленной воронки брызжет свет. Завершающим аккордом раскатившегося выстрела становится шумное дженнингсово "У-ухх!".
- Привычка, Дженнингс, - бормочу я, медленно опуская руку.

@музыка: это стрельба называется, а не музыка

@настроение: стрелять бы и стрелять...

@темы: фанфик

---

О погоде

На улице сыро и холодно одновременно. Ума не приложу, как я ухитрился плавать в такую погоду... За одно это мушкетеров убить следовало.

@настроение: мерзну и думаю

@темы: погода

---

"Ангелы тьмы", окончание

Вот оно, окончание фанфика Клинка. Ко всем прочим предупреждениям добавляю еще одно: реплики персонажей - это именно реплики персонажей, и я за них не в ответе.


Глава 4. Заходи, грешник!

Она не умерла. Демоны так легко не умирают.
(Лорд Винтер)
Да, мы тоже любим жить и кушать мясо.
(Демон)

Дьявол здесь, посмотри сквозь стены
Нет иллюзий, нет снов, нет креста
Твою душу во мрак и геену
Заберёт навсегда Сатана.
(Коррозия Металла - Ночной Кошмар)

Слуга Винтера ожидал его у ворот с лошадьми. Он сел на лошадь и задумчиво направился домой, время от времени оглядываясь на мрачный фасад
Лувра. Вдруг он заметил, что от дворцовой ограды отделился всадник и поехал за ними, держась на некотором расстоянии. Лорд Винтер вспомнил, что
еще раньше видел подобную же тень - при выезде из Пале-Рояля.
Его слуга, ехавший в нескольких шагах позади, тоже заметил всадника и
с беспокойством на него поглядывал.
- Тони, - произнес лорд Винтер, знаком подозвав к себе слугу.
- Я здесь, ваша светлость.
И слуга поехал рядом со своим господином.
- Заметили вы человека, который следует за нами?
- Да, милорд.
- Кто это?
- Не знаю, но он следует за вашей светлостью от самого Пале-Рояля,
остановился у Лувра, дождался вашего выхода и опять поехал за нами.
"Какой-нибудь шпион кардинала, - подумал лорд Винтер. - Сделаем вид,
что не замечаем этого надзора".
Лорд Винтер пришпорил лошадь и углубился в лабиринт улиц, ведущих к
его гостинице, расположенной около Маре. Лорд жил долгое время на Королевской площади и теперь опять поселился близ своего старого жилища.
Незнакомец пустил свою лошадь в галоп.
Винтер остановился у гостиницы и поднялся к себе, решив не терять из
виду шпиона. Но, кладя на стол шляпу и перчатки, он вдруг увидел в зеркале, висевшем над столом, человеческую фигуру, появившуюся на порою.
Он обернулся. Перед ним стоял Мордаунт.
Лорд Винтер побледнел и замер на месте. Мордаунт стоял у дверей, неподвижный и грозный, как статуя Командора.
Несколько мгновений царило ледяное молчание.
- Сударь, - произнес наконец лорд Винтер, - я, кажется, дал уже вам
ясно понять, что это преследование мне надоело. Удалитесь, или я позову
слуг, чтобы вас выгнали, как в Лондоне. Я вам не дядя, я вас не знаю.
- Ошибаетесь, дядюшка, - ответил Мордаунт своим хриплым и насмешливым
голосом. - На этот раз вы меня не выгоните, как сделали это в Лондоне.
Не посмеете. Что же касается того, племянник я вам или нет, - вы, пожалуй, призадумаетесь, прежде чем отрицать это теперь, когда я узнал
кое-что, чего не знал год назад.
- Мне нет дела до того, что вы узнали, - сказал лорд Винтер.
- О, вас это очень касается, дядюшка, я уверен, да и вы сами сейчас
согласитесь со мной, - прибавил Мордаунт с улыбкой, от которой у его собеседника пробежала по спине дрожь - В первый раз, в Лондоне, я явился,
чтобы спросить вас, куда девалось мое состояние. Во второй раз я явился,
чтобы спросить вас, чем запятнано мое имя. В этот раз я являюсь к вам,
чтобы задать вопрос, еще страшнее прежних. Я являюсь, чтобы сказать вам,
как господь сказал первому убийце: "Каин, что сделал ты с братом своим
Авелем?" Милорд, что сделали вы с вашей сестрой, которая была моей матерью?
Лорд Винтер отступил перед огнем его пылающих глаз.
- С вашей матерью? - произнес он.
- Да, с моей матерью, милорд, - ответил молодой человек, твердо кивнув головой.
Лорд Винтер сделал страшное усилие над собой и, почерпнув в своих
воспоминаниях новую пищу для ненависти, воскликнул:
- Узнавайте сами, несчастный, что с нею сталось, вопрошайте преисподнюю; быть может, там вам ответят.
Молодой человек сделал несколько шагов вперед и, став лицом к лицу
перед лордом Винтером, скрестил на груди руки.
- Я спросил об этом у бетюнского палача, - произнес он с издевкой, - и бетюнский палач ответил мне.
Лорд Винтер упал в кресло, словно пораженный молнией, и тщетно искал
слов для ответа.
- Да, не так ли? - продолжал молодой человек. - Это слово все объясняет. Оно ключ, отмыкающий бездну. Моя мать получила наследство от мужа,и вы убили мою мать. Мое имя обеспечивало за мной право на отцовское состояние, и вы лишили меня имени, а отняв у меня имя, вы присвоили и мое состояние. После этого не удивительно, что вы не узнаете меня, не удивительно, что вы отказываетесь признать меня. Конечно, грабителю непристойно называть своим племянником человека, им ограбленного, и убийце непристойно называть своим племянником того, кого он сделал сиротой.
Слова эти произвели действие обратное тому, которого ожидал Мордаунт.
Лорд Винтер вспомнил, какое чудовище была миледи. Он встал, спокойный и
суровый, сдерживая своим строгим взглядом яростный взгляд молодого человека.
- Вы хотите проникнуть в эту ужасную тайну, сударь? - сказал он. -
Извольте. Узнайте же, какова была та женщина, отчета о которой вы требуете у меня. Эта женщина, без сомнения, отравила моего брата и, чтобы наследовать мое имущество, намеревалась умертвить и меня. Я могу это доказать. Что вы на это скажете?
- Я скажу, что ни хрена ты доказать не можешь! Иначе обратился бы в суд, а не к палачу. Впрочем, валяй, докажи!
- Она заставила человека, до тех пор справедливого и доброго, заколоть герцога Бекингэма. Что вы скажете об этом преступлении, доказательства которого я также имею?
- Что моя мать спасла Англию и весь мир от Антихриста, кем и был герцог! И я горжусь тем, что она приложила руку к смерти этого упыря – поскольку был он врагом Бога и людей. Ошибкой моей матери было то, что она хотела быть не только Юдифью, но и Жанной тоже. А «жанн» убивают спасенные ими от нас, англичан, французы.
- Вернувшись во Францию, она отравила в монастыре августинок в Бетюне
молодую женщину, которую любил ее враг. Не докажет ли вам это преступление справедливость возмездия? У меня есть доказательства этого преступления.
- Нету у вас доказательств! Хотя я знаю, что она это сделала, - ответил молодой человек. - Только вот монастырь был кармелитский. Но возмездие и незаконный суд - это вещи разные. Благородный мститель не прячется за спиной палача.
- Наконец, отягченная убийствами и развратом, ненавистная всем и более опасная, чем кровожадная пантера, она пала под ударами людей, никогда раньше не причинявших ей ни малейшего вреда, но доведенных ею до отчаянья. Ее гнусные поступки повинны в том, что эти люди стали ее судьями, и тот палач, которого вы видели и который, по вашему мнению, рассказал вам все, должен был рассказать, как он дрожал от радости, что может отомстить за позор и самоубийство своего брата. Падшая девушка, неверная жена, чудовищная сестра, убийца, отравительница, губительная для всех людей, знавших ее, для народов, у которых она находила приют, она умерла, проклятая небом и землей. Вот какова была эта женщина. - Винтер уже орал.
Из груди Мордаунта вырвался давно сдерживаемый дикий хохот. Он смеялся от всей души.
- Замолчите, сударь! - выдавил Джон сквозь слезы. – А то я сейчас помру от смеха, и на вашей совести будет еще одно убийство. "Губительная для всех людей, знавших ее"? Она кардинала Ришелье погубила? Или графа Рошфора? "Для народов, у которых она находила приют"? Вы мою мать с Бекингэмом и Анной Австрийской случайно не спутали? "Она пала под ударами людей, никогда раньше не причинявших ей ни малейшего вреда, но доведенных ею до отчаянья"? Или все же причинивших? Доведших до отчаянья ее? Как насчет д'Артаньяна и Атоса? Благородные господа ее буквально загоняли, как волка. Заставляя огрызаться, что опять вменили ей в преступление. Даже выполнение прямых приказов кардинала Ришелье."Ее гнусные поступки повинны в том, что эти люди стали ее судьями"? А может, все-таки, их собственные гнусные поступки, их гордыня, интриги, государственная измена и разврат повинны в том, что эти люди стали убийцами моей матери? "Неверная жена"? Это вы о Констанции Бонасье и Анне Австрийской? "Отягченная убийствами и развратом"? Это кто там отягчен убийствами и развратом? Знатная шлюха, госпожа де Шеврез, с завидной регулярностью вовлекавшая в заговоры и подставлявшая под топор своих многочисленных любовников? Священник, соблазнивший мою мать, когда ей было всего 14 лет? Или может быть, вы, дядюшка, поскольку о противоестественных итальянских наклонностях богатейшего холостяка Англии уже давно чиркают все воробьи на крышах Лондона и отвергнутые невесты под ними. Эй, сударь, почему вы по сей день не женаты? А, дядюшка? Даже покойный король Яков не был таким женоненавистником. Хотя и чаще пользовался Бекингэмом, чем своей супругой, но минимальные приличия соблюдал. Короче, я знаю, что у меня была мать и что пятеро мужчин, соединившись против одной женщины, скрытно, ночью, тайком убили ее, как низкие трусы. Я знаю, что вы были в их числе, сударь, вы, мой дядя, были там, вы, как и другие, и даже громче других, сказали: "Она должна умереть". И потому сейчас настал час расплаты.
Лорд Винтер, положив руку на эфес шпаги, ответил с улыбкой человека, привыкшего в течение тридцати лет играть жизнью и смертью:
- Вы хотите убить меня? В таком случае я признаю вас своим племянником, ибо вы, значит, и в самом деле достойный сын своей матери.
- Нет, - отвечал Мордаунт, тоже с улыбкой. - Нет, не я убью вас. Я заколол бетюнского палача, заколол его без всякой жалости и сострадания, а он был наименее виновным из всех вас. Я бы с удовольствием убил бы и вас дядюшка, но вынужден уступить эту честь тому, кто имеет на то больше прав.
- И кто же это? – спросил удивленный лорд Винтер.
- Она! – ответил Джон указав на темный женский силуэт в дверях.
Ошеломленный Винтер повернулся.
– Что за черт! - удивленно воскликнул он.
- Любезный брат, а разве вы не рады визиту самой близкой родственницы? – пропела женщина. Услышав этот чарующий голос, Винтер побледнел и замер на месте. Женщина медленно подошла, выходя из тени. Увидев ее лицо, лорд отшатнулся, упал на стул и задрожал всем телом.
- Ну, мама, как тебе наш дорогой родственник? – с усмешкой спросил Джон. - Этот подонок твердил мне что ты отравила отца. А вот мама говорит, что дерьмом, от которого мрут за три дня, никогда не пользовалась. Госпожа Бонасье и господин Бризмон могли бы подтвердить это, если бы в аду объявили день открытых дверей для неверных жен и хитмэнов-неудачников. – Джон снова обратился к лорду.
- Оскорбляешь, любезный брат, – с издевкой сказала Анна. - О, я помню, каким большим ударом для вас было после смерти старшего брата узнать, что вы не много выиграли от такой тщательно продуманной утраты!
- Убийца моей матери, убийца моего отца, вор, лжец и содомит! – подвел итог Джон. - По ту сторону тебя примут с распростертыми щупальцами.
- Боже милосердный! – простонал лорд Винтер.
- Он не помогают убийцам, отягченным грехом Содома, - безжалостно сказала Анна.
- Ты, наверное, проголодалась, матушка? - спросил Джон.
- Нет, я уже сыта по горло его дружками, - ответила Миледи.
- Ну тогда куда ты эту мразь отправишь? - спросил Джон. - Может, на корм Ктулху?
- Сейчас придумаем, - ответила Анна. – Для вас, дорогой брат, я бы хотела что-нибудь особенное.
- Это несправедливо! - вдруг заорал Винтер. - А чем ты лучше меня, презренная женщина?! Проститутка! Ты тоже убийца! Ты убила Констанцию Бонасье!
- О, убийца о справедливости вспомнил? - засмеялась Анна. - А вот это правильно, ты еще ее познаешь, подонок. Это вы пятеро, отягченные убийствами, изменой, развратом и узурпацией власти, пришли меня СУДИТЬ. Кто без греха, пусть бросают первый камень... не судите, да не судимы будете. Я, не будучи ни судьей, ни Богом, судить не намерена. Я просто отправлю тебя в ад – живьем.
- Но как, по какому праву? – вопил Винтер.
- Скажу. У меня, в отличие от тебя, или там Констанции, есть сын, который безмерно любит свою мать. В нем жила моя кровь и душа. А потому мне дали вторую возможность отомстить, сын купил ее для меня. Дорогой ценой. К тому же покойный кардинал за меня словечко замолвил. Иногда выгодно быть агентом духовного лица. Но вернуться мне позволили под одним условием - чтобы я дала 5 душ убийц, умерших в ужасе и без отпущения грехов, взамен своей. Потому мне дана сила и власть! - сказала Анна, подняв руку. У миледи был торжественный голос и властный жест судьи, ниспосланного самим создателем. В камине вспыхнуло яркое пламя, из которой вылетели цепи с крюками и впились в тело старого лорда, разрывая его плоть.
- Заходи грешник! Добро пожаловать в Ад! - При этих словах Миледи цепи затащили вопяшего от боли и ужаса лорда в камин, который тут же погас, но тела там уже не было.
- Мама, ты, случаем, всю гостиницу на ноги не подняла? – нервно спросил Джон.
- Нет, за пределами этой комнаты никто не мог услышать его крик, - ответила Анна.
С этими словами молодые люди вышли и спустились по лестнице, с виду
настолько спокойные, что никто не обратил на них внимания. На нижней
площадке они прошли мимо Тони, стоявшего у перил и готового по первому
зову своего господина кинуться к нему. Но лорд Винтер не позвал его.

Атмосферная картинка к четвертой главе
www.nosferatu.ru/ris/bel/b11.html

Глава 5. Беседа демонов.

Где же мой старый Винтер?
(Король Карл Стюарт)
Там же, где и Страффорд! Показать?
(Джон Френсис Винтер)

Я вернулся. Что ты хочешь?
Я могу забрать тебя
В путь к звёздам - На Солнце и Луну
Я - волшебный лунный призрак,
Я - свет астральных звёзд
В небе души вспыхнут огоньками звёзд
(Коррозия Металла - Слишком Поздно)

Погода в тот вечер была великолепной. Таявшее в море солнце последними лучами, освещало крыши и колокольни Булони, бросая огненный отблеск на оконные стекла. Эта мощная морская крепость целиком располагалась на возвышенности (того, что называется теперь "нижним городом", еще не существовало) и была почти неприступной. На скале, у выхода из гавани, напротив маяка, стояли трое.
Одним из них был мужчина одетый во все черное, стоявший с обнаженной головой и скрещенными руками, подобно ангелу тьмы. Он был молод и бледен, с очень светлыми глазами, которые, как глаза тигра, меняли цвет в зависимости от того, на кого взирали. На левом боку юноши висела длинная шпага. Простая одежда и короткая стрижка за версту выдавали пуританина. Справа, рядом, касаясь его плеча своим, стояла столь же молодая женщина необыкновенной, неземной красоты. Весь ее внешний вид говорил о том что это близкая родственница молодого пуританина. Такое же бледное лицо, тонкие губы, необычно светлые голубые глаза, которые словно повиновались только рассудку, а не сердцу. Такая же черная одежда и обнаженная голова, с простой прической. Ветер метал ее длинные золотистые волосы. Они молча смотрели в море, слушая шум волн и рев ветра. Третьим человеком был совершенно седой дворянин средних лет. Он стоял немножко в стороне и глядел на тех двоих с явно растерянным видом.
- Люблю море, особенно ночью, - тихо сказала Анна. - Еге голос можно слушать целую вечность.
- Это доказывает, что ты, все-таки, больше англичанка, чем француженка, матушка, - ответил Джон. - Лягушатникам никогда до конца не суждено понять эту силу и красоту, и потому она их пугает, - с улыбкой добавил он.
- Я выросла во Франции и служила ей верой и правдой. Той Франции, которую строил Ришелье. - в голосе Анны звучала горечь.
- Ну а как она тебя отблагодарила? - голос Джона был грустным, но жестким. - Франция показала что недостойна тебя, мама, - продолжил он. - Эта страна – молох, пожираюший своих спасительниц. Жанну сожгли, тебя ... Эти смуглые, носатые, черноглазые гоблины недостойны того, чтобы их спасали. Зачем дочери севера класть за них свою белокурую голову. Все равно не оценят. Так что, предлагаю вернуться домой, в Англию. В родной туман. К тому же, письмо Мазарини для генерала никак не может ждать. А без тебя я не поеду.
- Пожалуй, соглашусь с тобой, Джонни, - ответила миледи, - хотя мне и будет не хватать страны своей юности. Но ничего, привыкну. Не впервой. К тому же, если судить по твоим рассказам, то этот твой генерал Кромвель похож на великого кардинала, которому я имела честь служить. И признаюсь, меня заинтриговала ситуация, при которой благородных дворян бьют на поле боя пивовары, портные и извозчики. К тому же, - Анна усмехнулась,- я намерена оторвать голову королю, который отнял дворянство и все имущество у моего сына, заставив его просить милостыню на улицах.
- А вот Карла оставь мне, - жестко возразил Джон. - Он тебе зла не причинял. Зато причинял его почти всему английскому народу. Не только мне одному. И не забудь, одна твоя ошибка - и мы оба отправимся туда, откуда я тебя вытащил. А это в мои ближайшие планы никак не входит. Скоро Генерал даст королю решающую битву. И победит, так как на его стороне надежды всей нации и благоволение Божие. Вот тогда и конец Карлу. Его будут судить открытым судом при всем честном народе. И я догадываюсь, какой будет приговор, - добавил Джон с жестокой улыбкой. - Так что, не волнуйся, мама, дай мне разобраться с моими врагами, раз ты разобралась со своими.
- Да, разобралась, - задумчиво ответила Анна. - Мой покойный супруг теперь хоть сына в гроб не загонит своим «воспитанием». Рауль будет жить. Но его род получит напоминание - белая волчица станет для них вестником смерти. Она будет выть на луну у черного пруда близ замка Бражелон каждый раз, когда кому-то из них придет время умереть. Чтобы всегда помнили, кому жизнью обязаны. Кстати, кто я теперь тебе?
- Сестра, разумеется, - ответил Джон, положив руку на руку матери. - Все знают что я отчаянно искал своих родных. Теперь вот нашел. Лучше скажи, сестрица, что будем делать с остальными тремя слугами?
- Пусть живут – равнодушно пожала плечами Анна. - Они были всего лишь слугами. А я не такая уж кровожадная. И не ношу мушкетерского плаща, чтобы путать того, кто отдает приказ, с тем, кто его выполняет. Я бы и Гримо пожалела, но раз была нужна кровь, то уж лучше кровь человека причастного. Не хочу убивать невиновных. Никогда не трогала тех, кто вне игры. А теперь, когда я уже полностью восстановила свое тело, пора переходить на нормальную пищу. Хочу жареного цыпленка. К тому же, Планше освободил графа Рошфора из Бастилии ... .
- А зачем тебе этот гоблин? - с явным и холодным пренебрежением спросил Джон, повернувшись к объекту их разговора.
- Ну, не будь столь суров, Джонни,- с укором сказала Анна. - Разве ты не видишь, насколько он стал похожим на нас?
Да, пять лет, проведенные в тюрьме, состарили достойного друга Ришелье; его черные волосы совсем побелели, а бронзовый цвет лица сменился почти болезненной бледностью.
- А 20 лет назад он делал для Ришелье ту же работу, которую ты делаешь для Кромвеля. Мы работали вместе. Разгромили заговор маркиза Шале и спасли от смерти нашего тогдашнего короля Людовика ХIII. Да и вообше много славных дел провернули. Так что, он дорог мне, как память о той Франции великого кардинала, о моей работе и просто, как человек, как товарищ по оружию.
- Ну что ж, сударь, - обратился Джон к Рошфору, - раз вы дороги моей матери, то прошу прощения за «гоблина», ее друзья - это мои друзья.
Он протянул графу руку. Рошфор взял ее.
- Забавно! - сказал он. - Я всегда знал, что у судьбы много причуд, но такого даже в пьяном виде предполагать не мог. Временами все кажется, что я сейчас сплю в своей камере. Вот проснусь и увижу луну сквозь решетки.
Миледи подошла к Рошфору и ущипнула старого товарища за руку.
- Как видишь, я не сон. Ты не смог за меня отомстить, прощаю, не судьба была. Я сама отомстила, и сейчас я решила спасти вашу жизнь граф, взяв вас с собой в Англию. Пока люди Мазарини вас не убили.
- Честное слово, мне странно это слышать теперь, миледи, после того, как я не только не смог отомстить за вашу смерть, но даже стал лучшим другом покойного господина д'Артаньяна. К тому же... - Рошфор на миг заколебался, но потом на губах его появилась та дьявольская улыбка, которая прежде заставляла содрогаться его врагов и вдохновляла друзей. - К тому же, Анна, я поклялся себе, что докажу королеве и этому проходимцу Мазарини, которые упекли меня на пять лет в Бастилию, что они зря так поступили.
Однако на этот раз Анна, увидев знакомую улыбку, не испытала привычного в таких случаях хищного азарта и сама улыбнулась с грустью, которую могло вызвать на ее лице только одно-единственное воспоминание.
- Слушай, друг, - сказала она, - я понимаю, что ты стал другом того, кого мне выпала судьба убить. - Анна мучительно искала слова, как будто бы это ей предстояло оправдываться. - К тому же, это кардинал приказал вам дружить, а приказов не обсуждают. Но ты все равно дрался с ним три раза, и не надо врать, что не из-за меня. Просто была не судьба. Но зато именно шпаге д'Артаньяна было суждено пронзить вашу грудь, что я своими зубами малость поправила. 20 лет назад я с радостью помогла бы вам разобраться с нашей коронованной шлюхой и Мазарини, который забыл старых товарищей, но теперь мне все равно, кто там победит, они или эти принци: нет второго Ришелье во Франции. Хотя нет, Кромвелю нужен живой Мазарини и союз с Францией. Так что, это обстоятельство тоже заставляет меня просить тебя простить итальянца. К тому же я кое-что узнала о будущем. Там нас с тобой, граф, проливавших свою кровь за эту страну, будут поливать грязью – обзовут демонами. И представляешь, кто?! МАВРЫ! Презренные потомки чернокожих рабов с плантаций. Чьи предки во времена великого Ришелье сидели голым задом на пальмах. (*) Так не лучше ли быть этими самими демонами и послать всех к черту. Ты оставил меня одну в Бетюне, не взял с собой, так не бросай же теперь. Я просто даю вам руку, возьми ее и пошли со мной. Допускаю, что ты будешь смеяться, но я не хочу, чтобы ты умер. А здесь тебя, граф, даже без д'Артаньяна ждет только смерть. -
Рошфор призадумался. С одной стороны, Анна, конечно, совершила ужасные вещи... Но с другой... Сколько раз его самого обвиняли в бесчестье за верную службу кардиналу и королевству? И кто ?! Грязные изменники, торговавшие Францией оптом и в розницу, неспособные понять великие замыслы кардинала и короля. Ради власти сеявшие смуту и приглашавшие во Францию войска внешних врагов.
Предатели называли его предателем.
Разбойники – разбойником.
Висельники – висельником.
Он вспомнил свое отчаяние и ненависть, когда узнал о том, что случилось в Армантьере и что он годами старался выбросить из сердца и памяти, повинуясь приказу кардинала. Вспомнил, как за пять лет заключения раз за разом возвращался мыслями к их последней встрече. Как проклинал себя за нерешительность, что не взял ее с собой. Анна смотрела на него своими пронзительными голубыми глазами. Слова не нужны были Рошфору, он молча взял ее холодную руку и прижал к своим губам.
- Полагаю, наше судно уже ожидает? - спросил он Анну.
- Нет, мы полетим прямо над волнами, - ответил Джон вместо матери.
- Это как?
- А на манер морских орлов, - весело пояснил Джон. - Только не говорите, что никогда не мечтали попробовать.
В блеске восходящей луны он увидел как блаженная улыбка озаряет лицо матери.
- Ну, ты готов? Демон! - обратился Джон к Рошфору.
- Да! - ответил граф и тоже улыбнулся по-волчьи.

Позже перепуганный смотритель маяка божился, крестясь, что двое мужчин и женщина, одетые во все черное, просто взявшись за руки, бросились со скалы. И когда уже казалось, что они разобьются о камни, за их спинами раскрылись большие черные крылья, и демонические существа на бешеной скорости понеслись в направлении Севера. Некоторые вахтовые с кораблей тоже утверждали что видели, как мимо пронеслось что то похоже на троих огромных черных бакланов. Но так как это событие не сопровождалось человеческими жертвами, то в водовороте событий Фронды было быстро забыто. Лишь позже, когда Франции достигли вести о страшной участи короля Карла Стюарта, некоторые из местных гугенотов вспомнили это событие, и вынесли вердикт, что это демоны полетели, за душой правителя, слишком тесно связавшегося с католиками и не сумевшего отстоять Ла Рошель.

Атмосферная картинка к пятой главе.
www.danvich.com/wp-content/gallery/oborotni/obo...

Конец.

(*) Что бы сразу исключить недоразумения, скажу что ничего против негритянского происхождение хорошего писателя Дюма не имею. Просто прикинул что м-ль Лоранс, светлая муза Александра Дюма, могла бы ответить Сан Санычу на «презренную женщину», наверно все таки «Негр», времена были неполиткорректные.

@темы: фанфик

---

Ангелы тьмы, продолжение

Продолжение фанфика Клинка. Все предупреждения остаются в силе. Для тех, кому больше 18, кто не боится страшных историй и тех, кого еще не добила участь мушкетеров: окончание выложу на днях.

Глава 2 Кровь палача.

Это сатана в образе человеческом!
(Арамис, известно о ком)
Только теперь догадался?
(Известно кто, Арамису)

Страх ледяных могил,
Стаи блудных сов.
Встань и разбей свой гроб!
В полночь вампира зов
(Коррозия Металла - Съешь Живьём)

Было около полуночи. Как и 20 лет назад, Лис катила свои воды, походившие на поток расплавленного свинца, в ярком свете летней луны, которая заливала своим волшебным сиянием окрестности городка Армантьер. Мрачные длиные тени тянулись от темных очертаний домов, колокольни и низких коренастых деревьев, казавшихся уродливыми карликами, присевшими на корточки и подстерегающими людей в этот зловещий час. На другом берегу реки тоже виднелись черные купы деревьев. В воздухе, как и тогда, не чувствовалось ни малейшего дуновения ветра. Мертвое молчание нарушал только пронзительный монотонный крик совы и стук зубов привязанного к дереву на берегу реки Гримо. По прибытию к цели Джон оглушил его, раздел и связал. Когда слуга пришел в себя, Мордаунт уже распаковал труп палача и положил на берегу реки. Теперь он встал на колени у тела и стал читать что-то похожее на молитву, на непонятном языке. Закончив чтение, Джон достал кинжал и отрезал у трупа голову.
- Боже мой! Что вы делайте? - застонал Гримо.
- О, очнулся, несостоявшийся убийца монахов! - с иронией сказал Джон, поднявшись с головой в руке. - Прежде чем кидаться с ножом на слугу Господа, нужно подумать головой, чтобы не получить по ней. А то я уже боялся, что ты проспишь все самое интересное. Ручаюсь, ты никогда не слышал звучание языка безбожных сарацин.
Гримо сказал:
- Я все лишь слуга графа де ла Фер. Если люди узнают обо всем, что тогда здесь произошло, честь моего господина будет погублена!
- А разве у графа есть честь? – с презрением спросил Джон.
- О отец мой! Ручаюсь, граф вас щедро наградит за бумаги палача.
- Я не отец тебе, собака! И нету никаких бумаг. Я не монах! Я Джон Френсис Винтер! Я, сын миледи! Я, секретарь и друг генерала Кромвеля, если конечно ты знаешь, кто это такой! И я знаю теперь все, что мне нужно было знать для мести!
У Гримо волосы поднялись дыбом и обильный пот выступил на лбу. Он не смог сказать ни слова, парализованный ужасом.
- А теперь сиди и смотри! - сказал Джон и вернулся к трупу. Он бросил голову на тело, связал вместе концы одеяла, взвалил его на плечо и отнес в лодку . Выплыв на середину реки, Джон Френсис остановил лодку и, подняв над водой свою ношу, крикнул громким голосом:
- Еижоб еидусоварп ястишревс Ад!
Мрачно и странно прозвучал голос Джона в ночной тишине и замер в глубине леса.
И он опустил труп в глубину вод, которые тотчас сомкнулись над ним.
Потом Мордаунт достал флягу с кровью, отпил глоток, а большую часть разлил вокруг лодки, оставив лишь немного. Потом опять достал кинжал, лезвие которого блеснуло в лунном свете, и, произнося непонятные слова на арабском, порезал свою левую ладонь. Дав крови пролиться в реку, он перевязал рану платком.
Тогда Гримо увидел, как Джон медленно поднял обе руки и вся вода начала кипеть, окрашиваясь кровью. Вдруг широкая молния озарила край неба;она змеилась над черными купами деревьев и, словно чудовищный ятаган, рассекала надвое небо и кровавую воду. И в этот провал в воде бросился Джон, сжимая в зубах кинжал, и исчез. Вода опять стала похожей на расплавленный свинец, и лишь течение уносило пустую лодку.
У Гримо уже появилась надежда на спасение, когда вдруг поднялся холодный ветер, тонкий лед покрыл реку и сразу же взорвался ливнем осколков. Из воды, среди обилия дохлой рыбы, показалась голова Джона. Мордаунт вышел на берег и Гримо закричал в ужасе, когда увидел то, что Джон держал на руках, прижимая к груди. Это была молодая обнаженная женщина, которую Гримо, конечно же, сразу узнал. Миледи выглядела точно так, как 20 лет назад, даже клеймо было на месте, на месте была и голова. Но ее глаза были закрыты и женщина явно была без сознания.
- Нет! - вырвалось у Гримо. - Нет! Это не может быть она! Мы же ее убили! Обезглавили!
- Она-она! - успокоил его Джон. Он осторожно положил мать на траву, снял повязку с кисти, пальцами разжал челюсти Анны и дал своей крови капнуть в ее рот. Потом Джон снова перевязал руку и отошел к коням. Вернулся он с длинным плащом, в который бережно укутал мать; потом он присел рядом с Гримо и немного нервно заговорил:
- Видишь ли, Гримо, мой приемный отец, который воспитал меня после того, как вы убили мою мать, был не просто пуританским священиком. Он был невероятно образованным человеком, который всей душой стремился к знаниям. Я с детства читал его книги. О нет, он не был колдуном. Но книги по магии на арабском и латыни у него были. В молодости он побывал в Святой земле и в Турции. Правильному арабскому произношению я учился по Корану. Но одна из этих книг была совсем особенной – она нназывалась "Аль Азиф" (что можно вольно перевести, как «Беседа демонов» или "Вой ночных демонов"). В переводах на латыни она известна под названием «Некрономикон». А это был оригинал. Приемный отец долго прятал его от меня. Ты хоть представляешь, что это такое? Я тебе расскажу, все равно, пока мама не проснется, делать нам нечего. - Джон улыбнулся и продолжил: - Ее написал в 730 году от Рождества Христова, в Дамаске, Абдулла аль Хазред, которого прозвали «безумным арабом». В поисках истины этот поэт-сарацин обошел весь Библейский Восток: два года жил у развалин Вавилона, пять лет изучал подземные пещеры в Египте, скитался по южной пустыне Аравии. По тамошним народным поверьям, это место населено злыми духами и всякой нечистью, которая служит шайтану и ангелу смерти. В этой пустыне Аль Хазред провел десять лет. Последние годы своей жизни он провел в Дамаске, где и написал свою знаменитую книгу, о которой уже столько веков ходят жуткие легенды. Ее называют Книгой Зла, Книгой Вызова Мертвых, Книгой-Ключом, который открывает проход в измерения ада. В предисловии Аль Хазред заявлял, что нашел в пустыне безымянный город, под руинами которого находится святилище с манускриптами о знаниях расы, предшествовавшей современным людям. Эту расу многие народы Востока называют Древними. Похоже речь идет о существах, живших на земле ещо до Потопа. Аль Хазред был убежден в том, что общался с этими существами - «Древними» - при помощи магических заклинаний. Самое смешное, что он задумал свой труд просто как историческое повествование о былых временах. Подобно Нострадамусу (надеюсь, ты о таком слыхал), Аль Хазред пользовался ритуальной магией, но не для того, чтобы узнать будущее, а для того, чтобы заглянуть в прошлое. Но получилось то, что получилось, и его книгой обычно пользуются не лучшие представители двуногих. По той же причине большинство людей, читавших книгу Безумного Араба, приходят к ужасному концу. Кстати, в их числе и сам автор, которого демоны утащили среди бела дня. - Джон нервно усмехнулся и продолжил: - Они лезут искать то, что лучше не тревожить, ведь любопытство губит кота. "Аль Азиф" опасна более, чем бочка с порохом. Я-то это сразу понял. Потому никогда и не пользовался магией. Ни для успеха в жизни – я добивался всего сам, по Божьей воле. Ни даже для раскрытия тайны своего происхождения - Бог и так передал в мои руки палача. Так что это первый раз. У меня исключительно хорошая память. Прочитав любой текст всего один раз, я запоминаю его наизусть до единой буквы. И навсегда. Бесценное качество для секретаря такого человека, как Кромвель. Потому мне не нужно таскать с собой книги. Эту книгу тоже. - Джон опять усмехнулся. - Разве я мог упустить возможность вернуть мать? Зная, что другую такую Бог мне не даст.
- Бог тебя покарает за это, - сказал Гримо.
- Может быть, и покарает, – с улыбкой ответил Джон. - На всего его воля. Однако, на Бога надейтесь, но порох держите сухим, как говорит нам генерал Кромвель. Я понимаю, что мне придется держать ответ за то, что я сейчас делаю, но знай, Гримо, что Богу я скажу то же, что и тебе – это моя мать. Единственный родной мне человек. Чтобы она ни совершила, ее убили не по человеческому и не по Божескому закону, и теперь уже она имеет право на месть. Подумайте о том, - продолжил Джон, - что если вы признаете божественное правосудие и его участие в делах земных, то, значит, эта женщина воскрешена по воле Божьей. Мы только Его орудия, вот и все. А ее месть будет Божей карой для убийц.
В тот момент Гримо испустил дикий крик, поскольку Миледи закашляла и открыла глаза.
- Ну, проснулась? – с улыбкой спросил Джон. - Добро пожаловать обратно в мир живых, мама!
- Джонни! – простонала молодая женшина, пробуя подняться и рефлекторно кутаясь в плащ. Джон подхватил ее, после чего мать и сын крепко обнялись.
- Мама, я тебя не забыл, - тихо сказал Джон.
- Я тоже догадалась, что ты придешь! Знала, что, пока ты жив, есть надежда. Но что со мной? - Молодая женщина дрожала от холода.
- Все будет в порядке. Ты просто еще очень слаба, матушка. - Джон опять достал флягу. – На, пей, - сказал он. - Мою кровь ты уже пила, и она вернула тебе жизнь, теперь отведай кровь своего убийцы, она придаст тебе силу.
И он чуть не силой влил в рот Анне все оставшееся содержимое фляги.
- Вот так, уже становится лучше, правда? Вижу, что лучше.
- Да, Джонни. Но ... .
- Так и должно быть, матушка, ты 20 лет была мертва, и теперь должна восстановить свои силы. Потому я припас для тебя вкусный ужин.
- Я его помню! - сказала тихим голосом миледи, посмотрев на Гримо, который задрожал всем телом. - Я предлагала ему тысячу пистолей, но он струсил.
- Зато теперь его кровь утолит твой голод, матушка.
- Боже! Нет! - закричал Гримо, окончательно поняв что его ждет. - Помогите! Помогите! - орал он вне себя, пробуя разорвать веревки. Но точно нацеленный удар ноги вскочившего Джона, сломав ему челюсть, подавил попытку бунта в зародыше.
- Ну, смелее мама, - сказал Джон. - Песик уже больше кусаться не будет, хватай его голову, вот так.
Анна, послушно, как солдат, последовала приказам сына–капитана, который продолжал учить ее премудростям новой жизни голосом добрым и спокойным, но в то же время твердым и не допускаюшим возражений.
- А теперь нащупай артерию, вот там, и кусай смелее, мама, вот так, правильно.
Горячая кровь хлынула в рот Анны, и она опять почувствовала уже знакомый металлический привкус. Она закашляла, чуть не поперхнувшись.
- Осторожно! - продолжал наставлять ее сын. - Так, хорошо, мама!
Из груди Анны наконец-то вырвался слегка мурлыкающий звук удовлетворения, как у большой кошки. Джон Френсис улыбнулся и, оставив мать утолять голод, ушел к мулу. Там он сбросил свое монашеское одеяние, достал из мешка костюм всадника и, не спеша, переоделся. Вернувшись, он увидел, как по телу Гримо пробежали последние судороги. Он был мертв. Джон отсек у трупа голову и вырезал сердце, бросил и то, и другое в реку, оставив обезглавленное и выпотрошенное тело привязанным к дереву. Потом платком вытер кровь на губах матери и помог ей надеть одежду Гримо. На худой Анне одежда сидело мешковато, не по размеру, но это пока можно было потерпеть.
- А теперь по коням, матушка! – сказал Джон Френсис. - Письмо генерала Кромвеля не может дольше ждать, твое воскрешение и так заняло достаточно много времени.
- Еще минуту, пожалуйста! - ответила Анна. Она подошла к воде и громко крикнула: - Палач! Твои плоть и кровь помогли вернуть меня, исправив то, о чем ты так жалел. Ты был самим благородным из них, и я знала, как ты страдаешь. Поэтому ты будешь избавлен от тех мук, которые уготовлены для остальных. Ты свой счет оплатил. Я прощаю тебя!
Джон Френсис усадил мать на одного коня, сам вскочил на другого, и они вскачь помчались в Париж, словно черные грозовые тучи, заволакивающие небо. Анна откинула голову и подставила лицо первым дождевым каплям, теплым, как еще непролитая кровь.


Атмосферная картинка к второй главе
www.danvich.com/wp-content/gallery/boris-vallej...

Глава 3. Миледи обедает на новый лад.

«Вы не женщина, – Вы не принадлежите к человеческому роду. Вы демон, вырвавшийся из ада» (граф де Ла Фер в адрес леди Винтер)
«Как хочешь, любимый!»(Анна де Бейль, Шарлотта Баксон, графиня де Ла Фер, леди Винтер, и т. д.)

Заклеймен проклятием, заклеймен твой лик
Из могил грохочет твой возмездия крик
Над тобой проклятие: мириады глаз
Призывают к мести - пробил страшный час
Легион бессмертия, легион-вулкан
Ангел-истребитель, адский ураган.

(Коррозия Металла - Черный террор)

Второе свидание бывших мушкетеров казалось не столь торжественным и грозным, как первое. В эту среду, в семь часов вечера, четверо друзей встретились в знаменитом своей кухней трактире "Отшельник" на Монетной улице. Они пили и вспоминали старые времена.
Сражения, дальние поездки, полученные и нанесенные удары были вначале
главной темой разговоров. Затем заговорили о глухой борьбе, которую им
некогда приходилось вести против того, кого они называли теперь "великим
кардиналом". Потом перешли к современной политике. К Мазарини, к его сторонникам и противникам. Так постепенно они дошли до самого страшного из своих приключений.
- Нет, господа, - сказал Атос, - не Рауль меня беспокоит: он будет
вести себя, надеюсь, как подобает дворянину, а если и падет, то с
честью. Но вот в чем дело: если с ним случится несчастье, то...
Атос провел рукой по своему бледному лбу.
- То?.. - спросил Арамис.
- То я усмотрю в этом возмездие.
- А, - произнес д'Артаньян, - я понимаю, что вы хотите сказать.
- Я тоже, - сказал Арамис. - Но только об этом не надо думать, Атос:
что прошло, тому конец.
- Я ничего не понимаю, - заявил Портос.
- Армантьерское дело, - шепнул ему д'Артаньян.
- Армантьерское дело? - переспросил Портос.
- Ну, помните, миледи...
- Ах да, - сказал Портос, - я совсем забыл эту историю.
Атос посмотрел на него своим глубоким взглядом.
- Вы забыли, Портос? - спросил он.
- Честное слово, забыл, - ответил Портос, - это было давно.
- Значит, это не тяготит вашу совесть?
- Нисколько! - воскликнул Портос.
- А вы что скажете, Арамис?
- Если уж говорить о совести, то этот случай кажется мне подчас очень
спорным.
- А вы, д'Артаньян?
- Признаться, когда мне вспоминаются эти ужасные дни, я думаю только
об окоченевшем теле несчастной госпожи Бонасье. Да, - прошептал он, - я
часто сожалею о несчастной жертве, но никогда не мучусь угрызениями со-
вести из-за ее убийцы.
Атос недоверчиво покачал головой.
- Подумайте о том, - сказал ему Арамис, - что если вы признаете бо-
жественное правосудие и его участие в делах земных, то, значит, эта жен-
щина была наказана по воле божьей. Мы были только орудиями, вот и все.
- А свободная воля, Арамис?
- А что делает судья? Он тоже волен судить или оправдать и осуждает
без боязни. Что делает палач? Он владыка своей руки и казнит без угрызе-
ний совести.
- Палач... - прошептал Атос, словно остановившись на каком-то воспо-
минании.
- Я знаю, что это было ужасно, - сказал д'Артаньян, - но если поду-
мать, сколько мы убили англичан, ларошельцев, испанцев и даже французов,
которые не причинили нам никакого зла, а только целились в нас и прома-
хивались или скрещивали с нами оружие менее ловко и удачно, чем мы, если
подумать об этом, то я, со своей стороны, оправдываю свое участие в
убийстве этой женщины, даю вам честное слово.
- Теперь, когда вы мне все напомнили, - сказал Портос, - я точно вижу
перед собой всю эту сцену: миледи стояла вон там, где сейчас вы, Атос
(Атос побледнел); я стоял вот так, как д'Артаньян. При мне была шпага,
острая, как дамасский клинок... Помните, Арамис, вы часто называли эту
шпагу Бализардой... И знаете что? Клянусь вам всем троим, что если бы не
подвернулся тут палач из Бетюна... кажется, он был из Бетюна?.. - да,
да, именно из Бетюна - да, так вот, я сам отрубил бы голову этой злодей-
ке, и рука моя не дрогнула бы. Это была ужасная женщина.
- А в конце концов, - сказал Арамис тем философски безразличным то-
ном, который он усвоил себе, вступив в духовное звание, и в котором было
больше безбожия, чем веры в бога, - в конце концов - зачем думать об
этом? Что сделано, то сделано. В смертный час мы покаемся в этом грехе,
и господь лучше нашего рассудит, был ли это грех, преступление или доб-
рое дело. Раскаиваться, говорите вы? Нет, нет! Клянусь честью и крестом,
если я и раскаиваюсь, то только потому, что это была женщина.
- Самое успокоительное, - сказал д'Артаньян, - что от всего этого не
осталось и следа.
- У нее был сын, - произнес Атос.
- Да, да, я помню, - отвечал д'Артаньян, - вы сами говорили мне о
нем. Но кто знает, что с ним сталось. Конец змее, конец и змеенышу. Не
воображаете ли вы, что лорд Винтер воспитал это отродье? Лорд Винтер
осудил бы и сына так же, как осудил мать.
- В таком случае, - сказал Атос, - горе Винтеру, ибо ребенок-то ни в
чем не повинен.
- Черт меня побери, ребенка, наверное, нет в живых! - воскликнул Портос. - Если верить д'Артаньяну, в этой ужасной стране такие туманы...
- Чтобы Черт побрал? Это можно! Нежный, слегка мурликаюший, и такой знакомий, женский голос заставил друзей почувствовать, как дрожь пробежала по их спинам. Д'Артаньян вскочил, Арамис схватился за нож. Портос стал искать у себя на боку шпагу, которая висела на стене. Один только Атос продолжал сидеть на месте. Но он побледнел так, что казалось, будто сейчас он упадет в обморок.
У дверей, опустив голову, стояла женщина в черном плаще с большим капюшоном, полностью скрывавшим ее лицо. Самое ужасное – они не услышали, как она вошла.
- Спокойствие, - пересилив себя, сказал Атос. - Что за черт! Или мы перестали быть мужчинами?
- Кто вы? Что вам нужно? Сейчас же отвечайте, сударыня! – предательски дрожащим голосом воскликнул д'Артаньян.
Медленным, торжественным шагом подойдя к мушкетерам на такое расстояние,что ее отделял от них только стол, женщина неспешно подняла белую, словно выточенную из слоновой кости, руку, и в полной тишине резким движением отбросила капюшон.
В комнате было четыре человека безусловно храбрых, в мужестве которых никто бы не усомнился. Но, увидев это бледное лицо, обрамленное золотистыми волосами, они буквально отпрыгнули в ужасе. Миледи смотрела на них своими светло-голубыми, xранившими ледяное спокойствие глазами, явно довольная произведенным эффектом. Она смотрела в даже не белые, а в почти пепельно-серые лица своих убийц. Учитывая ангельскую красоту Анны де Бейль, неосведомленному наблюдателю эта сцена показалась бы комичной до невероятности. Но только не застигнутыми врасплох палачам. Миледи стояла перед ними, как призрак мести.
- Нет! Это не она! Это я просто пьян! Просто пьян! - закричал д'Артаньян, обезумев от страxа и цепляясь руками за стену, чтобы не упасть.
- Нет-нет! Это она! - воскликнул Атос - Ад воскресил Ее!
Он простер руки, словно заклиная это страшное видение.
- Демон! – в ужасе шептал Арамис.
- Так, xорошо... - сказала Миледи. - Я вижу, вы меня узнали.
- Анна! - прошептал Атос, отступая все дальше,пока не коснулся стены.
- Да, любимый, - ответила миледи, - Анна де Бейль, собственной персоной,
нарочно явилась с того света, чтобы иметь удовольствие видеть своего законного супруга. Она с удовольствием почти дословно повторила слова, сказанные ей Атосом, тогда, в «Красной голубятне», 20 лет назад.
При этиx словаx, пробудившиx в нем новые ужасные воспоминания, Атос опустил голову и глуxо застонал.
- Что же вам нужно? - сдавленным голосом проговорил он.
- Ваша кровь, мясо, мозги, костный мозг тоже, - деловито ответила Анна.
- Тогда я сейчас отправлю тебя обратно, ведьма! - закричал Портос и схватил свою шпагу. Миледи сделала рукой короткий жест и мушкетер с криком выронил оружие и тут же схватился за свои глаза, из которых потекла кровь.
- Боже, я ничего не вижу! - вопил Портос.
- О не волнуйтесь, сударь, там, куда я вас отправлю, вам не нужны будут глаза, чтобы видеть, - сказала Анна, голосом, еще более устрашающим от того что в нем звучали спокойствие и неумолимая жестокость, приправленная легкой издевкой.
- Это сатана в образе человеческом! - воскликнул Арамис, выхватив щедро украшенный серебряный крест, и выставив его перед собой.
- Как вы сказали, сатана? - спросила Анна с ужасной улыбкой, от которой волосы Арамиса встали дыбом. - Чтобы это подействовало, нужно верить. А ты не веруешь ни в Бога, ни в дьявола, а я видела обоих.
Ее голубые глаза засверкали, и крест расплавился, словно воск, брошенный в печь. Жидкий металл, как вода, пролился сквозь пальцы Арамиса, сжигая мясо до костей. Он испустил страшный вопль и рухнул на пол.
- О, пощадите, пощадите, простите меня! - кричал д'Артаньян, упав на колени.
- Поздно, мой мальчик. Меня уже убили по твоему приговору.
- Анна! Анна! Вспомни, что я хотел спасти тебя!
- Если бы ты спас меня или убил своей рукой, как подобает мстителю и мужчине, я бы простила тебя. Но ты поступил, как лицемер и трус. Ты позволил другому отрубить мне голову, другому бросить в реку тело, которое ты когда-то держал в своих объятиях. Ты, который единственный из всех имел хоть какое-то право на месть. Ты не мужчина, а кусок дерьма, и скоро станешь куском волчьего дерьма.
Анна посмотрела на парализованного страхом Атоса, который не мог издать ни звука.
- Хотите, я вам покажу НАСТОЯЩИЙ ужас? Малую частицу того, что я видела по ТУ сторону.
Она хишно улыбнулась.
– Ты хотел демона, любимый! Наслаждайся!
Объятые невыразимым ужасом, мушкетеры, кроме ослепленного Портоса, который стонал в углу, увидели, что лицо миледи меняет свои очертания, вытягиваясь в острую морду. Уши тоже заостряются. Из рта лезут острые клыки, а из пальцев - длинные когти. Ее тело изгибалось, разрывая одежду, и покрывалось шерстью. На глазах оцепеневших убийц молодая женщина превратилась в огромного белого волка.
Это была смерть. Ужасная смерть.
Д'Артаньян пытался кричать, но язык не повиновался ему, и с оцепеневшиx уст сорвался только звук, не имевший ни малейшего сxодства с человеческой речью и напоминавший скорее блеяние барана. Зато из груди Атоса вырвался истерический, поистине безумный хохот. Так смеются только перед смертью. Граф продолжал смеяться даже тогда, когда волк, встав на задние лапы, вцепился зубами в его лицо, а когтями передних лап в шею, и оторвал голову от тела, забрызгав кровью всю комнату. Это вывело из столбняка д'Артаньяна; он вскочил на ноги и побежал к окну.
- Помогите! Помогите! - закричал он xриплым голосом и бросился всем телом на стекло, но оборотень в два прыжка настиг его, сумел вовремя схватить гасконца когтями за задницу и затащить обратно. ...
Когда наконец то позванные трактирщиком полицейские, под командованием квартального комиссара, вломились в комнату, волосы встали дыбом уже у них. Весь пол и мебель были залиты кровью и покрыты человеческими останками, которые грыз большой белый волк; шерсть его чуть отливала зеленоватым оттенком. Увидев стражников, зверь посмотрел на них голубыми человеческими глазами и выпрыгнул в окно. В него стреляли, но волк как сквозь землю провалился. Осмотр места убийства подтверждал худшие опасения. Тела убитых были буквально разорваны на куски, и частично съедены, столь большими зубами и когтями, каких нет у обычных волков, но которые вполне подходили для чудовища, виденного стражниками и прохожими. Поначалу было трудно даже разобратся, сколько людей погибло. Всех сбивали с толку остатки разорванной женской одежды. Но в конце концов врач, осмотрев останки тел, сделал вывод, что убиты лишь четверо посетителей трактира. Потому полиция пришла к логическому выводу, что оборотень – женщина. Скоро удалось установить и личности погибших. Всех заинтриговала их принадлежность к разным противоборствующим лагерям. Это инфернальное, даже для Парижа времен Фронды, событие молниеносно обросло ужасаюшими подробностями и надолго засело в памяти парижан. Оно навеяло такие шедевры мировой литературы, как «Убийство на Монетной улице» Эдгара Алана По (по версии По, погибших растерзал сбежавший белый медведь, привезеный французкими моряками из Архангельска, в Московии) и «Волчица де ла Феров» сэра Артура Конан Дойла, посвященное детективной истории вокруг родового проклятия семейства Бражелонов.

Атмосферная картинка к третьей главе
www.danvich.com/wp-content/uploads/2008/07/vurd...

@настроение: мрачно-удовлетворенное

@темы: фанфик

---

Ангелы тьмы

А это фанфик Клинка. Предупреждаю сразу, что разборки тут серьезные, и если у вас нервы не в порядке или если вы еще в том возрасте, когда верят только в добрую фею, то вам не сюда. И еще. Тех, кто очень любит мушкетеров, это может расстроить. Предупреждаю об этом, хотя прекрасно знаю, что в подобных вопросах с чувствами друзей моей мамы и моих собственных друзей многие считаться не желают.
Здесь начало, продолжение и окончание следуют.

Ангелы тьмы
или
кроваво – кошмарная месть Мордаунта. (хорор, готика, альтернативная история, стеб, кроссовер со вселеными Клайва Баркера и Говарда Филлипса Лавкрафта).
Ночь вернулась. Что случилось?
Но не спит никто во мгле
Где ангел, ангел снов и мглы?
Здравствуй, друг. Я - добрый ангел
Я могу тебя убить
Я - ангел. Ангел снов и мглы
(Коррозия Металла - Слишком Поздно)

Предисловие.

Этот рассказ-фанфик родился ещё в сентябре, когда автор, после операции на ноге, валялся на кровати и под обезболивающими слушал «Коррозию» и смотрел фильмы ужасов. На днях нашлось время довести текст до ума.
Ну вот и на Новый год предлагаю читателям свой опыт в жанре исторического хоррора. Это альтернативный вариант кровной мести Джона Френсиса Винтера. Успешной мести. «Развилка» сюжета наступает во время известной исповеди, когда Джон решается на весьма своеобразный ход. Специально ради юмора автор максимально старался сохранить стилистику Дюма, который и сам внес свой вклад в развитие жанра хоррора («1001 призрак», к примеру).
Кроме того, должен предупредить, что фик жестокий, но я другие делать не умею. К тому же ужасняцких фиков по мушкетерам, кажется, почти нету (известных мне), кроме того фильма где миледи – ведьма (да еще замечательный рассказ M-lle Dantes, о том, как Мордаунт мочит Хьюго Баскервиля, в эту категорию можно отнести). Короче, я предупредил, и буду по кускам вкладывать.

Глава 1 Отправляюший в Ад.

Миледи не умерла, душа ее живет в теле этого дьявола.
(д'Артаньян о Джоне Френсисе Винтере)
Душа по определению бессмертна, забыл?
(Джон Френсис Винтер)

Тень простёрлась на стене
Призрак страшен и свиреп
В паутине и в огне
Он стоит, покинув склеп...
Зов теней!
Зов теней!
Зов теней!
Зов теней!
(Коррозия Металла - Зов Теней)

Настроение у Джона Френсиса Винтера - Мордаунта было сквернейшим. Мало того, что для доставки депеши генерала Кромвеля кардиналу Мазарини бравому капитану кирасир пришлось переодеться монахом-августинцем (которых он, как пуританин, попросту ненавидел) и сесть, вместо боевого коня, на мула – по дороге он еще был перехвачен двумя молокососами дворянского звания, которые, угрожая оружием и виселицей, потребовали, чтобы он отправился в какую-то чертову гостиницу, исповедовать смертельно раненного палача. Джон с превеликим удовольствием убил бы этих развращенных католиков (что все католики развращены – он хорошо знал от пуританских проповедников), как привык это делать, но был без шпаги. Потому он был вынужден подчиниться. И вот раненый лежал перед ним. Джон взглядом опытного солдата сразу определил, что тот не жилец на этом свете.
Быстрым взглядом, свойственным умирающим, которым каждая минута дорога, палач посмотрел в лицо того, кто должен был быть его утешителем.
Он сказал с нескрываемым удивлением:
- Вы еще очень молоды, отец мой.
- В моем звании люди не имеют возраста, - сухо ответил Джон.
- О отец мой, говорите со мной не так сурово, - сказал раненый, - я нуждаюсь в друге в последние минуты жизни.
- Вы очень страдаете? - спросил Джон. «Подыхай же поскорее!» - подумал он при этом.
- Да, душой еще сильнее, чем телом.
- Мы спасем вашу душу, - сказал Джон. - Но действительно ли вы бетюнский палач, как я сейчас слышал?
- Вернее, - поспешно ответил раненый, боясь, без сомнения, лишиться из-за этого имени последней помощи, о которой просил, - вернее, я был им. Теперь я больше не палач. Уже пятнадцать лет, как я сложил с себя эту должность. Я еще присутствую при казнях, но сам не казню, о нет!
- Значит, вас тяготит ваша должность?
Палач глубоко вздохнул.
- Пока я лишал жизни во имя закона и правосудия, мое дело не мешало мне спать спокойно, потому что я был под покровом правосудия и закона. Но с той ужасной ночи, когда я послужил орудием личной мести и с гневом поднял меч на божие создание, с того самого дня...
Палач остановился и в отчаянии покачал головой.
- Говорите, - сказал Джон и присел в ногах кровати, потому что его внимание было уже привлечено таким необычным началом.
- Ах, - воскликнул умирающий с порывом долго скрываемого и, наконец, прорвавшегося страдания, - я старался заглушить угрызения совести двадцатью годами доброй жизни. Я отучил себя от жестокости, привычной для того, кто проливал кровь. Я никогда не жалел своей жизни, если представлялся случай спасти жизнь тем, кто находился в опасности. Я сохранил не одну человеческую жизнь взамен той, которую отнял. Это еще не все. Деньги, которые я приобрел, состоя на службе, я роздал бедным; я стал усердно посещать церковь; люди, прежде избегавшие меня, привыкли ко мне. Все меня простили, некоторые даже полюбили. Но я думаю, что бог не простил меня, и каждую ночь встает передо мною тень этой женщины.
- Женщины! Так вы убили женщину? - воскликнул Джон.
- И вы тоже, - воскликнул палач, - употребили это слово, которое постоянно звучит у меня в ушах: "убили"! Значит, я убил, а не казнил. Я убийца, а не служитель правосудия!
И он со стоном закрыл глаза.
«Так вот что для этой папистской собаки важнее всего», - подумал Джон, но при этом он испугался, что палач умрет, не открыв больше ничего, и поспешил сказать:
- Продолжайте, я еще ничего не знаю. Когда вы окончите свой рассказ, мы – бог и я – рассудим вас.
- О, отец мой! - продолжал палач, не открывая глаз, словно он боялся увидеть что-то страшное. - Это ужас, который я не в силах победить, усиливается во мне в особенности ночью и на воде. Мне кажется, что рука моя тяжелеет, будто я держу топор; что вода окрашивается кровью; что все звуки природы - шелест деревьев, шум ветра, плеск волн – сливаются в плачущий, страшный, отчаянный голос, который кричит мне: "Да свершится правосудие божье!"
- Бред, - прошептал Джон, качая головой.
Палач открыл глаза, сделал усилие, чтобы повернуться к молодому человеку, и схватил его за руку.
- Бред! - повторил он. - Вы говорите: бред! О нет, потому что именно вечером я бросил ее тело в реку, потому что слова, которые шепчет мне совесть, - те самые слова, которые я повторял в своей гордыне. Будучи орудием человеческого правосудия, я возомнил себя орудием небесной справедливости.
- Но как это случилось? Расскажите же, - попросил Джон.
- Однажды вечером ко мне явился человек и передал приказ. Я последовал за ним. Четверо других господ, ждали меня. Я надел маску, и они увели меня с собой. Мы поехали. Я решил отказаться, если дело, которого от меня потребуют, окажется несправедливым. Проехали мы пять-шесть миль в угрюмом молчании, почти не обменявшись ни одним словом. Наконец они показали мне в окно небольшого домика на женщину, которая сидела у стола, облокотившись, и сказали мне: "Вот та, которую нужно казнить".
- Ужасно! - сказал Джон. («Ну и нравы у этих католиков», - подумал он).- И вы повиновались?
- Отец мой, она была чудовищем, а не женщиной. Говорят, она отравила своего второго мужа, пыталась убить своего деверя, бывшего среди этих людей. Она незадолго перед тем отравила одну молодую женщину, свою соперницу, а когда она жила в Англии, по ее проискам, говорят, был заколот любимец короля.
- Бекингэм! - воскликнул Джон. «Вот это интересно! – подумал он. – Его же мой тезка Фельтон завалил. Тот, который был велик, как Иуда Маккавей. Так говорили о нем наши проповедники».
- Да, Бекингэм.
- Так она была англичанка, эта женщина?
- Нет, она была француженка, но вышла замуж в Англии.
Джон побледнел. Как и моя мать, подумал он, отер свой лоб и встал, чтобы запереть дверь на задвижку. Чужаки пусть теперь не беспокоят. Если эта мразь и вправду убила женщину, которая помогла избавить Англию от Антихриста то он его отправит в Ад собственными руками. Палач подумал, что он покидает его, и со стоном упал на кровать.
- Нет, нет, я здесь, - поспешно подходя к нему, произнес Джон. - Продолжайте. Кто были эти люди?
- Один был иностранец, - кажется, англичанин. Четверо других были французы и в мушкетерской форме.
- Их звали?.. - спросил Джон.
- Я не знаю. Только все они называли англичанина милордом.
- Не надо врать мне. Как они друг друга называли? Не говори мне, что забыл. Если уж не забыл про Бекингэма. А то я сейчас же поднимусь и уйду, и пусть тебя черти исповедуют.
- Ладно, - сломился палач. - Их главного звали графом де Ла Фер. Но друзья обычно называли его Атосом. Англичанина звали Винтером, а остальных Арамисом, Портосом и д'Артаньяном.
Джону на момент показалось, что на него падает потолок, но он взял себя в руки.
- И это все?
- Еще были слуги – Гримо, Планше, Базен, Мушкетон. Обычные слуги.
- А эта женщина была красива?
- Молода и красива. О, прямо красавица! Я словно сейчас вижу, как она молит о пощаде, стоя на коленях и подняв ко мне бледное лицо. Я никогда не мог понять потом, как я решился отрубить эту прекрасную голову.
Джон дрожал всем телом.
Наконец, сделав страшное усилие над собой, он сказал:
- Как звали эту женщину?
- Не знаю. Как я вам сказал, она была два раза замужем, и, кажется, один раз в Англии, а второй - во Франции за графом де Ла Фер.
- И она была молода?
- Лет двадцати пяти.
- Хороша собой?
- Необычайно.
- Белокурая?
- Да.
- С пышными волосами, падавшими на плечи, не так ли?
- Да.
- Выразительный взор?
- Да, она могла, когда хотела, смотреть так.
- Необыкновенно приятный голос?
- Откуда вы это знаете?..
Палач приподнялся на локте и испуганными глазами поглядел на смертельно побледневшего Джона.
- И вы убили ее! - сказал Джон. - Вы послужили оружием для этих низких трусов, которые не осмелились убить ее сами! Вы не сжалились над ее молодостью, ее красотой, ее слабостью! Вы убили эту женщину?
- Увы! - ответил палач. - Я говорил вам, отец мой, что в этой женщине под ангельской наружностью скрывался адский дух, и когда я увидел ее, когда я вспомнил все зло, которое она мне сделала...
- Вам! Что же такое она могла вам сделать?
- Она соблазнила и погубила моего брата, священника. Он бежал с нею из монастыря.
«Нашел преступление!» - подумал Джон. – Католическая мразь со своими развратными священниками, монахами, папами-отравителями, монастырями и инквизиторами».
- Твой брат бежал с ней?
- Да. Мой брат был ее первым любовником. Она была виновна в смерти моего брата. Не глядите на меня так, отец мой. Неужели я так тяжко согрешил, и вы не простите меня?
Джон с трудом справился со своим желанием свернуть палачу шею.
- Да, да, - сказал он, - я прощу вас, если вы мне скажете всю правду.
- Все, все! - воскликнул палач.
- Тогда говорите. Если она соблазнила вашего брата... вы говорите, она соблазнила его... (Что же другое ты можешь сказать, падла, сколько ей лет могло быть? 15?) если она была виновна, да, вы так сказали, она была виновна в его смерти. Тогда, - закончил Джон, - вы должны знать ее девичье имя.
- О, боже мой, боже мой, - стонал палач, - мне кажется, что я умираю! Дайте скорее отпущение, отец мой, отпущение!
- Скажи ее имя, - крикнул Джон («Раньше о Боге надо было думать, прежде чем рубить головы женщинам!» – подумал он), - и я отпущу тебе твои грехи!
- Ее звали... господи, сжалься надо мной, - шептал палач, падая на подушку, бледный, в смертельном трепете.
- Ее имя, - повторял Джон, наклоняясь над ним, готов силой вырвать у него это имя, если бы тот отказался назвать его, - ее имя, илиты не получишь отпущения!
Умирающий, казалось, собрал все свои силы. Глаза Джона сверкали.
- Анна де Бейль, - прошептал раненый.
- Анна де Бейль? - воскликнул Джон, выпрямляясь и вздымая руки. («Правильно! Мама!») Мысль ударила его как кинжалом – Ты сказал: Анна де Бейль, не так ли?
- Да, да, так, так ее звали... а теперь дайте мне отпущение, ибо я
умираю.
- Мне дать тебе отпущение? - вскричал Джон со смехом, от которого волосы на голове умирающего стали дыбом. - Мне дать тебе отпущение? Я не священник!
- Вы не священник! Так кто же вы? - вскричал палач.
- Я это сейчас скажу тебе, несчастный!
- О господи! Боже мой!
- Я Джон Френсис Винтер! - и эта женщина была...
- Кто же?
- Моя мать!
Палач испустил тот первый, страшный крик, который все слышали.
- О, простите меня, простите, - шептал он, - если не от имени божьего, то от своего; если не как священник, то как сын простите меня.
- Как сын? Вы мне даже могилу не оставили где помолиться. Скажи, собака, где это было, где вы бросили ее тело в реку? Только точно.
- Это было в середине Лисса, у Армантьерского парома. Если я только смог бы этого исправить, все бы отдал, простите меня.
- Тебя простить! - воскликнул Джон. - Бог, может быть, тебя простит, но я - никогда!
- Сжальтесь, - сказал палач, простирая к нему руки.
- Нет жалости к тому, кто сам не имел сострадания. Умри в отчаянии, без покаяния, умри и будь проклят.
И, выхватив из-под рясы кинжал, он, ударом ладони зажав рот палачу, вонзил его в грудь несчастного.
- Вот тебе мое отпущение грехов! - воскликнул он.
Палач, приподнявшийся было, упал навзничь. А Джон, продержав его рот зажатым пока тело не перестало дергаться, оставив кинжал в ране, подошел к окну, открыл его, достал из под одежды плоскую кожаную флягу, и вылил всю воду. Потом он вернулся к кровати. Когда Джон извлек кинжал из раны, кровь хлынула потоком, и он наполнил ею флягу. Вытер лезвие и вместе с флягой спрятал оружие под рясой.
Кто то дергал дверь, послышались крики.
- Отворите! - кричал хозяин. - Отворите, сеньор монах, отворите сию же минуту!
- Отворите, или я вышибу дверь! - кричал другой голос.
Джон открыл дверь и в залитую кровью комнату ворвались незнакомый человек, похожий на слугу знатного господина, и трактирщик. Жена его даже побоялась войти в комнату и, объятая страхом, осталась стоять за дверью.
- Что здесь происходит? - вскричал незнакомец.
- Что случилось? - переспросил испуганный хозяин.
- Он умер, - ответил Джон.
- Господи Иисусе! - воскликнула жена трактирщика, крестясь.
- Как? – спросил незнакомец.
- От ран, нанесенных испанскими бандитами. А вы кто такой?
- Это господин Гримо, друг покойного, - пробормотал трактирщик.
Гримо нахмурился, а хозяин, сложив руки, как для молитвы, опасливо оглядывался.
«Один из четырех слуг. Бог меня любит», - подумал Джон.
- Как вы здесь оказались? – спросил он слугу.
- Проезжая мимо, я остановился в гостинице, чтобы дать передохнуть лошади. Мне сказали, что бетюнский палач лежит здесь раненый. Мы прибежали на первый крик.
- Он страшно страдал, - ответил Джон.
Гримо подошел к покойнику и вгляделся в суровые, резкие черты его лица, вызвавшего в нем такое страшное воспоминание.
Наконец после минуты мрачного и немого созерцания он сказал:
- Нет сомнения: это он.
- В таком случае вас послал сам Господь, - сказал Джон.
- Объясните, в чем дело, - попросил Гримо.
- Я обязан выполнить последнее желание покойного, но боюсь, что один не справлюсь.
- Что же это за желание?
- Он хотел чтобы, его тело обезглавили и бросили в реку Лисс у Армантьерского парома.
Гримо побледнел. Хозяева отшатнулись.
- Боже милосердный, но почему? – спросил трактирщик.
- Покойный не велел из этого делать секрета, - ответил Джон. – 20 лет назад он убил молодую женщину. Убил не по приговору суда, а по заказу пятерых дворян, выступив в качестве наемного убийцы, и бросил ее тело в ту реку, чтобы скрыть совершенное преступление. Но в отличие от тех дворян палач оказался наделен совестью. Он ушел с должности и старался заглушить угрызения этой совести двадцатью годами доброй жизни. Но это не помогло. Бог не простил его, и каждую ночь вставало перед ним тень той женщины. Он ее видел каждую ночь 20 лет подряд.
Гримо пошатнулся, он глядел на Джона мрачными, почти безумными глазами. Хозяйка тихо плакала.
- Это ужасно, - прошептал Гримо. – Но все же надо полагать эта женщина заслужила свою участь. Ведь он, наверно, тоже так считал? Не могу представить, чтобы мой друг убил совсем невиновного человека.
- Он был уверен, что его душа не найдет покоя, пока смерть этой несчастной не будет отомщена. Я пробовал его отговорить, но покойный предъявил мне такие доказательства, что я был вынужден дать согласие.
- Так он назвал вам имена этих людей, произнесших ей приговор?
- Да назвал, имена одного английского лорда, французского графа, и еще троих дворян. Он спрятал там у парома заверенное нотариусом свидетельство и кое-какие собранные доказательства. Ваш друг хотел, чтобы я обратился в королевский суд и вообще предал эти имена трусов и лицемеров, погубивших его бессмертную душу, самой широкой огласке. Но думаю, что у меня одного не хватит сил, и Господь услышал мою молитву и послал вас, чтобы вы помогли выполнить последнюю волю вашего покойного друга. Надеюсь, вы не откажете. Он страдал 20 лет и теперь заслужил покой.
- Да! - воскликнул Гримо, у которого холодный пот выступил при одной мысли о возможных последствиях такого разоблачения. – Да, я помогу тебе!
- Хорошо, - сказал Джон, - мы положим его на лошадь.
Гримо остался наедине с Джоном; трактирщик побежал за конем, а жена его молилась у себя. Вдвоем они упаковали труп в одеяла. Примерно через пол часа они отправились в путь. Джон был доволен тем, что Гримо так легко попал в его капкан, и мысленно уже предвкушал то, что будет дальше. Спонтанно родившийся дьявольский план приобрел в его голове ясные очертания.

Атмосферная картинка к первой главе
www.danvich.com/wp-content/gallery/mrachnyie-pe...

@настроение: мрачно-удовлетворенное

@темы: фанфик

---

Я офигеваю.

Одностишья

Ваше имя Вот вам: Громи буржуев! (Спонсоров не трогать!)

все гадания на aeterna.ru

@музыка: голова болит

@настроение: я в шоке

@темы: тест

---

10 дней, которые нечего делать

"Новая модель" 10 дней должна сидеть без дела. И я вместе с ней. Треть месяца я должен что-то праздновать.
Вчера - ладно. Вчера я вообще не праздновал, у меня после шампанского голова болела. Сегодня я уже искал, с кем бы подраться. Пришел к Гаррисону, думал, он меня как-нибудь обругает, и мы устроим дуэль. А он сидит и молчит. Потом оказалось, что это он ждал, когда я его обругаю, чтобы вызвать на дуэль меня. Когда мы это выяснили, драться уже не было настроения, и мы снова выпили. Значит, завтра опять голова будет болеть. А послезавтра снова праздновать. Ох, елки языческие...

@музыка: На улице Гаррисон поет псалмы

@настроение: что бы такого сделать плохого

@темы: праздник

---

Отметил

Елку поставил, как язычник. Шампанское пил, как роялист. Наелся, как Портос. И если сейчас кто-нибудь сунется читать мне проповеди, фейерверк будет, как на фелуке "Молния".

@музыка: салют за окном

@настроение: чтобы еще предпринять

@темы: новогоднее

---

Снова про елку

В первую очередь ставлю елку возле пасторского домика. Надеюсь, пастор не будет возражать.

@настроение: по-прежнему мандраж

@темы: елка

---

Елка

Все, пора заниматься язычеством! То есть, наряжать елку. Ну и чего вы на меня так уставились? Из-за того, что язычество, или из-за того, что я ее еще до сих пор не нарядил?

@настроение: мандраж

@темы: елка

---

Пасторский домик

Пасторский домик в снегу тоже начинает казаться сказочным.

@настроение: странное какое-то

@темы: зимой

---

По обе стороны окна

На улице снег, и еще иногда дует ветер. Несильный, но, все-таки... Самое время сидеть дома. А это удается далеко не всегда. Сейчас вот удалось. Для полного счастья, может, и маловато, а для хорошего настроения достаточно. Если вы так не считаете, значит, просто мало бывали в такую погоду там, где бывать не надо вообще.

@музыка: сказал же - ветер.

@настроение: Если не верите, что у меня бывает хорошее настроение, не верьте мимо.

@темы: погода, ветер, снег

---

Медовуха

Нашел хорошее средство от Ла-Манша. Нет, нашел, слава богу, не в Ла-Манше, а посреди города. Иду, замерз, до дома далеко, а тут какая-то ярмарка с иноземными чудесами, и среди чудес - так называемая "медовуха". Горячая! И вкусная. Оказывается, такое водится в России.
Может, - ну его, чинзано, - попросить генерала на медовуху перейти?

@настроение: все в норме

@темы: медовуха

---

Да, а что? Или вы думали, что у кромвелевских офицеров не бывает корпоративных вечеринок на Рождество? А где, по-вашему, я торчал вчера весь день?
М-м-м, как бы подсунуть генералу идею переключиться с производства пива на Чинзано? Ей-ей, больше понравилось!

@музыка: трещит в голове, хотя водку пил не я, а сосед

@настроение: мли-ин...

@темы: праздник

---

Все! Отдыхаю!

Все, разобрал все кромвелевские бумажки, написал все кромвелевские письма и послал их вместе со всем остальным генералом! Я отдыхаю, друзья - заходите, а если придет кто-нибудь от начальника, пошлите поискать меня в Ла-Манше. У меня тоже Рождество бывает, в конце-то концов!

@музыка: где-то опять салют

@настроение: устал!

@темы: работа дом и прочие развлечения

---

Портрет

А это сделал Арман де Ла Фер. И нечего так на меня смотреть. Не такой уж я и невменяемый по отношению к Атосу, если не бултыхаюсь в ледяной воде зимней ночью.

@музыка: за окном проехала телега

@настроение: хорошее

@темы: портрет, искусство

---

Ворчалка

Говорил же - не удивляйтесь. Да, люблю поворчать. И точка.
Так о чем я собирался ворчать. Ну, да, как всегда, о дядюшке. Хоть убейте, не пойму, почему, когда речь заходит о наследстве, мне заявляют, что я лорду Винтеру никакой не племянник, а когда припоминают, что я его убил, то негодуют, что я стрелял в дядюшку. Семейно-родственный парадокс.

@настроение: ворчу.

@темы: дядюшка

---

Всем привет

Всем привет, если меня кто слышит.
Значит, теперь я буду жить здесь. Ладно. Тут, вроде, нормально.
Если зашли, то ничему не удивляйтесь и не рассказывайте мне, что стрелять в родного дядюшку нехорошо. Тогда поладим.

@музыка: За окном ветер дует - вот вам и музыка.

@настроение: нормальное, а что?

@темы: всем привет