Тигр вырвался и идет на вас. Берегитесь.
А это фанфик Клинка. Предупреждаю сразу, что разборки тут серьезные, и если у вас нервы не в порядке или если вы еще в том возрасте, когда верят только в добрую фею, то вам не сюда. И еще. Тех, кто очень любит мушкетеров, это может расстроить. Предупреждаю об этом, хотя прекрасно знаю, что в подобных вопросах с чувствами друзей моей мамы и моих собственных друзей многие считаться не желают.
Здесь начало, продолжение и окончание следуют.
читать дальшеАнгелы тьмы
или
кроваво – кошмарная месть Мордаунта. (хорор, готика, альтернативная история, стеб, кроссовер со вселеными Клайва Баркера и Говарда Филлипса Лавкрафта).
Ночь вернулась. Что случилось?
Но не спит никто во мгле
Где ангел, ангел снов и мглы?
Здравствуй, друг. Я - добрый ангел
Я могу тебя убить
Я - ангел. Ангел снов и мглы
(Коррозия Металла - Слишком Поздно)
Предисловие.
Этот рассказ-фанфик родился ещё в сентябре, когда автор, после операции на ноге, валялся на кровати и под обезболивающими слушал «Коррозию» и смотрел фильмы ужасов. На днях нашлось время довести текст до ума.
Ну вот и на Новый год предлагаю читателям свой опыт в жанре исторического хоррора. Это альтернативный вариант кровной мести Джона Френсиса Винтера. Успешной мести. «Развилка» сюжета наступает во время известной исповеди, когда Джон решается на весьма своеобразный ход. Специально ради юмора автор максимально старался сохранить стилистику Дюма, который и сам внес свой вклад в развитие жанра хоррора («1001 призрак», к примеру).
Кроме того, должен предупредить, что фик жестокий, но я другие делать не умею. К тому же ужасняцких фиков по мушкетерам, кажется, почти нету (известных мне), кроме того фильма где миледи – ведьма (да еще замечательный рассказ M-lle Dantes, о том, как Мордаунт мочит Хьюго Баскервиля, в эту категорию можно отнести). Короче, я предупредил, и буду по кускам вкладывать.
Глава 1 Отправляюший в Ад.
Миледи не умерла, душа ее живет в теле этого дьявола.
(д'Артаньян о Джоне Френсисе Винтере)
Душа по определению бессмертна, забыл?
(Джон Френсис Винтер)
Тень простёрлась на стене
Призрак страшен и свиреп
В паутине и в огне
Он стоит, покинув склеп...
Зов теней!
Зов теней!
Зов теней!
Зов теней!
(Коррозия Металла - Зов Теней)
Настроение у Джона Френсиса Винтера - Мордаунта было сквернейшим. Мало того, что для доставки депеши генерала Кромвеля кардиналу Мазарини бравому капитану кирасир пришлось переодеться монахом-августинцем (которых он, как пуританин, попросту ненавидел) и сесть, вместо боевого коня, на мула – по дороге он еще был перехвачен двумя молокососами дворянского звания, которые, угрожая оружием и виселицей, потребовали, чтобы он отправился в какую-то чертову гостиницу, исповедовать смертельно раненного палача. Джон с превеликим удовольствием убил бы этих развращенных католиков (что все католики развращены – он хорошо знал от пуританских проповедников), как привык это делать, но был без шпаги. Потому он был вынужден подчиниться. И вот раненый лежал перед ним. Джон взглядом опытного солдата сразу определил, что тот не жилец на этом свете.
Быстрым взглядом, свойственным умирающим, которым каждая минута дорога, палач посмотрел в лицо того, кто должен был быть его утешителем.
Он сказал с нескрываемым удивлением:
- Вы еще очень молоды, отец мой.
- В моем звании люди не имеют возраста, - сухо ответил Джон.
- О отец мой, говорите со мной не так сурово, - сказал раненый, - я нуждаюсь в друге в последние минуты жизни.
- Вы очень страдаете? - спросил Джон. «Подыхай же поскорее!» - подумал он при этом.
- Да, душой еще сильнее, чем телом.
- Мы спасем вашу душу, - сказал Джон. - Но действительно ли вы бетюнский палач, как я сейчас слышал?
- Вернее, - поспешно ответил раненый, боясь, без сомнения, лишиться из-за этого имени последней помощи, о которой просил, - вернее, я был им. Теперь я больше не палач. Уже пятнадцать лет, как я сложил с себя эту должность. Я еще присутствую при казнях, но сам не казню, о нет!
- Значит, вас тяготит ваша должность?
Палач глубоко вздохнул.
- Пока я лишал жизни во имя закона и правосудия, мое дело не мешало мне спать спокойно, потому что я был под покровом правосудия и закона. Но с той ужасной ночи, когда я послужил орудием личной мести и с гневом поднял меч на божие создание, с того самого дня...
Палач остановился и в отчаянии покачал головой.
- Говорите, - сказал Джон и присел в ногах кровати, потому что его внимание было уже привлечено таким необычным началом.
- Ах, - воскликнул умирающий с порывом долго скрываемого и, наконец, прорвавшегося страдания, - я старался заглушить угрызения совести двадцатью годами доброй жизни. Я отучил себя от жестокости, привычной для того, кто проливал кровь. Я никогда не жалел своей жизни, если представлялся случай спасти жизнь тем, кто находился в опасности. Я сохранил не одну человеческую жизнь взамен той, которую отнял. Это еще не все. Деньги, которые я приобрел, состоя на службе, я роздал бедным; я стал усердно посещать церковь; люди, прежде избегавшие меня, привыкли ко мне. Все меня простили, некоторые даже полюбили. Но я думаю, что бог не простил меня, и каждую ночь встает передо мною тень этой женщины.
- Женщины! Так вы убили женщину? - воскликнул Джон.
- И вы тоже, - воскликнул палач, - употребили это слово, которое постоянно звучит у меня в ушах: "убили"! Значит, я убил, а не казнил. Я убийца, а не служитель правосудия!
И он со стоном закрыл глаза.
«Так вот что для этой папистской собаки важнее всего», - подумал Джон, но при этом он испугался, что палач умрет, не открыв больше ничего, и поспешил сказать:
- Продолжайте, я еще ничего не знаю. Когда вы окончите свой рассказ, мы – бог и я – рассудим вас.
- О, отец мой! - продолжал палач, не открывая глаз, словно он боялся увидеть что-то страшное. - Это ужас, который я не в силах победить, усиливается во мне в особенности ночью и на воде. Мне кажется, что рука моя тяжелеет, будто я держу топор; что вода окрашивается кровью; что все звуки природы - шелест деревьев, шум ветра, плеск волн – сливаются в плачущий, страшный, отчаянный голос, который кричит мне: "Да свершится правосудие божье!"
- Бред, - прошептал Джон, качая головой.
Палач открыл глаза, сделал усилие, чтобы повернуться к молодому человеку, и схватил его за руку.
- Бред! - повторил он. - Вы говорите: бред! О нет, потому что именно вечером я бросил ее тело в реку, потому что слова, которые шепчет мне совесть, - те самые слова, которые я повторял в своей гордыне. Будучи орудием человеческого правосудия, я возомнил себя орудием небесной справедливости.
- Но как это случилось? Расскажите же, - попросил Джон.
- Однажды вечером ко мне явился человек и передал приказ. Я последовал за ним. Четверо других господ, ждали меня. Я надел маску, и они увели меня с собой. Мы поехали. Я решил отказаться, если дело, которого от меня потребуют, окажется несправедливым. Проехали мы пять-шесть миль в угрюмом молчании, почти не обменявшись ни одним словом. Наконец они показали мне в окно небольшого домика на женщину, которая сидела у стола, облокотившись, и сказали мне: "Вот та, которую нужно казнить".
- Ужасно! - сказал Джон. («Ну и нравы у этих католиков», - подумал он).- И вы повиновались?
- Отец мой, она была чудовищем, а не женщиной. Говорят, она отравила своего второго мужа, пыталась убить своего деверя, бывшего среди этих людей. Она незадолго перед тем отравила одну молодую женщину, свою соперницу, а когда она жила в Англии, по ее проискам, говорят, был заколот любимец короля.
- Бекингэм! - воскликнул Джон. «Вот это интересно! – подумал он. – Его же мой тезка Фельтон завалил. Тот, который был велик, как Иуда Маккавей. Так говорили о нем наши проповедники».
- Да, Бекингэм.
- Так она была англичанка, эта женщина?
- Нет, она была француженка, но вышла замуж в Англии.
Джон побледнел. Как и моя мать, подумал он, отер свой лоб и встал, чтобы запереть дверь на задвижку. Чужаки пусть теперь не беспокоят. Если эта мразь и вправду убила женщину, которая помогла избавить Англию от Антихриста то он его отправит в Ад собственными руками. Палач подумал, что он покидает его, и со стоном упал на кровать.
- Нет, нет, я здесь, - поспешно подходя к нему, произнес Джон. - Продолжайте. Кто были эти люди?
- Один был иностранец, - кажется, англичанин. Четверо других были французы и в мушкетерской форме.
- Их звали?.. - спросил Джон.
- Я не знаю. Только все они называли англичанина милордом.
- Не надо врать мне. Как они друг друга называли? Не говори мне, что забыл. Если уж не забыл про Бекингэма. А то я сейчас же поднимусь и уйду, и пусть тебя черти исповедуют.
- Ладно, - сломился палач. - Их главного звали графом де Ла Фер. Но друзья обычно называли его Атосом. Англичанина звали Винтером, а остальных Арамисом, Портосом и д'Артаньяном.
Джону на момент показалось, что на него падает потолок, но он взял себя в руки.
- И это все?
- Еще были слуги – Гримо, Планше, Базен, Мушкетон. Обычные слуги.
- А эта женщина была красива?
- Молода и красива. О, прямо красавица! Я словно сейчас вижу, как она молит о пощаде, стоя на коленях и подняв ко мне бледное лицо. Я никогда не мог понять потом, как я решился отрубить эту прекрасную голову.
Джон дрожал всем телом.
Наконец, сделав страшное усилие над собой, он сказал:
- Как звали эту женщину?
- Не знаю. Как я вам сказал, она была два раза замужем, и, кажется, один раз в Англии, а второй - во Франции за графом де Ла Фер.
- И она была молода?
- Лет двадцати пяти.
- Хороша собой?
- Необычайно.
- Белокурая?
- Да.
- С пышными волосами, падавшими на плечи, не так ли?
- Да.
- Выразительный взор?
- Да, она могла, когда хотела, смотреть так.
- Необыкновенно приятный голос?
- Откуда вы это знаете?..
Палач приподнялся на локте и испуганными глазами поглядел на смертельно побледневшего Джона.
- И вы убили ее! - сказал Джон. - Вы послужили оружием для этих низких трусов, которые не осмелились убить ее сами! Вы не сжалились над ее молодостью, ее красотой, ее слабостью! Вы убили эту женщину?
- Увы! - ответил палач. - Я говорил вам, отец мой, что в этой женщине под ангельской наружностью скрывался адский дух, и когда я увидел ее, когда я вспомнил все зло, которое она мне сделала...
- Вам! Что же такое она могла вам сделать?
- Она соблазнила и погубила моего брата, священника. Он бежал с нею из монастыря.
«Нашел преступление!» - подумал Джон. – Католическая мразь со своими развратными священниками, монахами, папами-отравителями, монастырями и инквизиторами».
- Твой брат бежал с ней?
- Да. Мой брат был ее первым любовником. Она была виновна в смерти моего брата. Не глядите на меня так, отец мой. Неужели я так тяжко согрешил, и вы не простите меня?
Джон с трудом справился со своим желанием свернуть палачу шею.
- Да, да, - сказал он, - я прощу вас, если вы мне скажете всю правду.
- Все, все! - воскликнул палач.
- Тогда говорите. Если она соблазнила вашего брата... вы говорите, она соблазнила его... (Что же другое ты можешь сказать, падла, сколько ей лет могло быть? 15?) если она была виновна, да, вы так сказали, она была виновна в его смерти. Тогда, - закончил Джон, - вы должны знать ее девичье имя.
- О, боже мой, боже мой, - стонал палач, - мне кажется, что я умираю! Дайте скорее отпущение, отец мой, отпущение!
- Скажи ее имя, - крикнул Джон («Раньше о Боге надо было думать, прежде чем рубить головы женщинам!» – подумал он), - и я отпущу тебе твои грехи!
- Ее звали... господи, сжалься надо мной, - шептал палач, падая на подушку, бледный, в смертельном трепете.
- Ее имя, - повторял Джон, наклоняясь над ним, готов силой вырвать у него это имя, если бы тот отказался назвать его, - ее имя, илиты не получишь отпущения!
Умирающий, казалось, собрал все свои силы. Глаза Джона сверкали.
- Анна де Бейль, - прошептал раненый.
- Анна де Бейль? - воскликнул Джон, выпрямляясь и вздымая руки. («Правильно! Мама!») Мысль ударила его как кинжалом – Ты сказал: Анна де Бейль, не так ли?
- Да, да, так, так ее звали... а теперь дайте мне отпущение, ибо я
умираю.
- Мне дать тебе отпущение? - вскричал Джон со смехом, от которого волосы на голове умирающего стали дыбом. - Мне дать тебе отпущение? Я не священник!
- Вы не священник! Так кто же вы? - вскричал палач.
- Я это сейчас скажу тебе, несчастный!
- О господи! Боже мой!
- Я Джон Френсис Винтер! - и эта женщина была...
- Кто же?
- Моя мать!
Палач испустил тот первый, страшный крик, который все слышали.
- О, простите меня, простите, - шептал он, - если не от имени божьего, то от своего; если не как священник, то как сын простите меня.
- Как сын? Вы мне даже могилу не оставили где помолиться. Скажи, собака, где это было, где вы бросили ее тело в реку? Только точно.
- Это было в середине Лисса, у Армантьерского парома. Если я только смог бы этого исправить, все бы отдал, простите меня.
- Тебя простить! - воскликнул Джон. - Бог, может быть, тебя простит, но я - никогда!
- Сжальтесь, - сказал палач, простирая к нему руки.
- Нет жалости к тому, кто сам не имел сострадания. Умри в отчаянии, без покаяния, умри и будь проклят.
И, выхватив из-под рясы кинжал, он, ударом ладони зажав рот палачу, вонзил его в грудь несчастного.
- Вот тебе мое отпущение грехов! - воскликнул он.
Палач, приподнявшийся было, упал навзничь. А Джон, продержав его рот зажатым пока тело не перестало дергаться, оставив кинжал в ране, подошел к окну, открыл его, достал из под одежды плоскую кожаную флягу, и вылил всю воду. Потом он вернулся к кровати. Когда Джон извлек кинжал из раны, кровь хлынула потоком, и он наполнил ею флягу. Вытер лезвие и вместе с флягой спрятал оружие под рясой.
Кто то дергал дверь, послышались крики.
- Отворите! - кричал хозяин. - Отворите, сеньор монах, отворите сию же минуту!
- Отворите, или я вышибу дверь! - кричал другой голос.
Джон открыл дверь и в залитую кровью комнату ворвались незнакомый человек, похожий на слугу знатного господина, и трактирщик. Жена его даже побоялась войти в комнату и, объятая страхом, осталась стоять за дверью.
- Что здесь происходит? - вскричал незнакомец.
- Что случилось? - переспросил испуганный хозяин.
- Он умер, - ответил Джон.
- Господи Иисусе! - воскликнула жена трактирщика, крестясь.
- Как? – спросил незнакомец.
- От ран, нанесенных испанскими бандитами. А вы кто такой?
- Это господин Гримо, друг покойного, - пробормотал трактирщик.
Гримо нахмурился, а хозяин, сложив руки, как для молитвы, опасливо оглядывался.
«Один из четырех слуг. Бог меня любит», - подумал Джон.
- Как вы здесь оказались? – спросил он слугу.
- Проезжая мимо, я остановился в гостинице, чтобы дать передохнуть лошади. Мне сказали, что бетюнский палач лежит здесь раненый. Мы прибежали на первый крик.
- Он страшно страдал, - ответил Джон.
Гримо подошел к покойнику и вгляделся в суровые, резкие черты его лица, вызвавшего в нем такое страшное воспоминание.
Наконец после минуты мрачного и немого созерцания он сказал:
- Нет сомнения: это он.
- В таком случае вас послал сам Господь, - сказал Джон.
- Объясните, в чем дело, - попросил Гримо.
- Я обязан выполнить последнее желание покойного, но боюсь, что один не справлюсь.
- Что же это за желание?
- Он хотел чтобы, его тело обезглавили и бросили в реку Лисс у Армантьерского парома.
Гримо побледнел. Хозяева отшатнулись.
- Боже милосердный, но почему? – спросил трактирщик.
- Покойный не велел из этого делать секрета, - ответил Джон. – 20 лет назад он убил молодую женщину. Убил не по приговору суда, а по заказу пятерых дворян, выступив в качестве наемного убийцы, и бросил ее тело в ту реку, чтобы скрыть совершенное преступление. Но в отличие от тех дворян палач оказался наделен совестью. Он ушел с должности и старался заглушить угрызения этой совести двадцатью годами доброй жизни. Но это не помогло. Бог не простил его, и каждую ночь вставало перед ним тень той женщины. Он ее видел каждую ночь 20 лет подряд.
Гримо пошатнулся, он глядел на Джона мрачными, почти безумными глазами. Хозяйка тихо плакала.
- Это ужасно, - прошептал Гримо. – Но все же надо полагать эта женщина заслужила свою участь. Ведь он, наверно, тоже так считал? Не могу представить, чтобы мой друг убил совсем невиновного человека.
- Он был уверен, что его душа не найдет покоя, пока смерть этой несчастной не будет отомщена. Я пробовал его отговорить, но покойный предъявил мне такие доказательства, что я был вынужден дать согласие.
- Так он назвал вам имена этих людей, произнесших ей приговор?
- Да назвал, имена одного английского лорда, французского графа, и еще троих дворян. Он спрятал там у парома заверенное нотариусом свидетельство и кое-какие собранные доказательства. Ваш друг хотел, чтобы я обратился в королевский суд и вообще предал эти имена трусов и лицемеров, погубивших его бессмертную душу, самой широкой огласке. Но думаю, что у меня одного не хватит сил, и Господь услышал мою молитву и послал вас, чтобы вы помогли выполнить последнюю волю вашего покойного друга. Надеюсь, вы не откажете. Он страдал 20 лет и теперь заслужил покой.
- Да! - воскликнул Гримо, у которого холодный пот выступил при одной мысли о возможных последствиях такого разоблачения. – Да, я помогу тебе!
- Хорошо, - сказал Джон, - мы положим его на лошадь.
Гримо остался наедине с Джоном; трактирщик побежал за конем, а жена его молилась у себя. Вдвоем они упаковали труп в одеяла. Примерно через пол часа они отправились в путь. Джон был доволен тем, что Гримо так легко попал в его капкан, и мысленно уже предвкушал то, что будет дальше. Спонтанно родившийся дьявольский план приобрел в его голове ясные очертания.
Атмосферная картинка к первой главе
www.danvich.com/wp-content/gallery/mrachnyie-pe...
Здесь начало, продолжение и окончание следуют.
читать дальшеАнгелы тьмы
или
кроваво – кошмарная месть Мордаунта. (хорор, готика, альтернативная история, стеб, кроссовер со вселеными Клайва Баркера и Говарда Филлипса Лавкрафта).
Ночь вернулась. Что случилось?
Но не спит никто во мгле
Где ангел, ангел снов и мглы?
Здравствуй, друг. Я - добрый ангел
Я могу тебя убить
Я - ангел. Ангел снов и мглы
(Коррозия Металла - Слишком Поздно)
Предисловие.
Этот рассказ-фанфик родился ещё в сентябре, когда автор, после операции на ноге, валялся на кровати и под обезболивающими слушал «Коррозию» и смотрел фильмы ужасов. На днях нашлось время довести текст до ума.
Ну вот и на Новый год предлагаю читателям свой опыт в жанре исторического хоррора. Это альтернативный вариант кровной мести Джона Френсиса Винтера. Успешной мести. «Развилка» сюжета наступает во время известной исповеди, когда Джон решается на весьма своеобразный ход. Специально ради юмора автор максимально старался сохранить стилистику Дюма, который и сам внес свой вклад в развитие жанра хоррора («1001 призрак», к примеру).
Кроме того, должен предупредить, что фик жестокий, но я другие делать не умею. К тому же ужасняцких фиков по мушкетерам, кажется, почти нету (известных мне), кроме того фильма где миледи – ведьма (да еще замечательный рассказ M-lle Dantes, о том, как Мордаунт мочит Хьюго Баскервиля, в эту категорию можно отнести). Короче, я предупредил, и буду по кускам вкладывать.
Глава 1 Отправляюший в Ад.
Миледи не умерла, душа ее живет в теле этого дьявола.
(д'Артаньян о Джоне Френсисе Винтере)
Душа по определению бессмертна, забыл?
(Джон Френсис Винтер)
Тень простёрлась на стене
Призрак страшен и свиреп
В паутине и в огне
Он стоит, покинув склеп...
Зов теней!
Зов теней!
Зов теней!
Зов теней!
(Коррозия Металла - Зов Теней)
Настроение у Джона Френсиса Винтера - Мордаунта было сквернейшим. Мало того, что для доставки депеши генерала Кромвеля кардиналу Мазарини бравому капитану кирасир пришлось переодеться монахом-августинцем (которых он, как пуританин, попросту ненавидел) и сесть, вместо боевого коня, на мула – по дороге он еще был перехвачен двумя молокососами дворянского звания, которые, угрожая оружием и виселицей, потребовали, чтобы он отправился в какую-то чертову гостиницу, исповедовать смертельно раненного палача. Джон с превеликим удовольствием убил бы этих развращенных католиков (что все католики развращены – он хорошо знал от пуританских проповедников), как привык это делать, но был без шпаги. Потому он был вынужден подчиниться. И вот раненый лежал перед ним. Джон взглядом опытного солдата сразу определил, что тот не жилец на этом свете.
Быстрым взглядом, свойственным умирающим, которым каждая минута дорога, палач посмотрел в лицо того, кто должен был быть его утешителем.
Он сказал с нескрываемым удивлением:
- Вы еще очень молоды, отец мой.
- В моем звании люди не имеют возраста, - сухо ответил Джон.
- О отец мой, говорите со мной не так сурово, - сказал раненый, - я нуждаюсь в друге в последние минуты жизни.
- Вы очень страдаете? - спросил Джон. «Подыхай же поскорее!» - подумал он при этом.
- Да, душой еще сильнее, чем телом.
- Мы спасем вашу душу, - сказал Джон. - Но действительно ли вы бетюнский палач, как я сейчас слышал?
- Вернее, - поспешно ответил раненый, боясь, без сомнения, лишиться из-за этого имени последней помощи, о которой просил, - вернее, я был им. Теперь я больше не палач. Уже пятнадцать лет, как я сложил с себя эту должность. Я еще присутствую при казнях, но сам не казню, о нет!
- Значит, вас тяготит ваша должность?
Палач глубоко вздохнул.
- Пока я лишал жизни во имя закона и правосудия, мое дело не мешало мне спать спокойно, потому что я был под покровом правосудия и закона. Но с той ужасной ночи, когда я послужил орудием личной мести и с гневом поднял меч на божие создание, с того самого дня...
Палач остановился и в отчаянии покачал головой.
- Говорите, - сказал Джон и присел в ногах кровати, потому что его внимание было уже привлечено таким необычным началом.
- Ах, - воскликнул умирающий с порывом долго скрываемого и, наконец, прорвавшегося страдания, - я старался заглушить угрызения совести двадцатью годами доброй жизни. Я отучил себя от жестокости, привычной для того, кто проливал кровь. Я никогда не жалел своей жизни, если представлялся случай спасти жизнь тем, кто находился в опасности. Я сохранил не одну человеческую жизнь взамен той, которую отнял. Это еще не все. Деньги, которые я приобрел, состоя на службе, я роздал бедным; я стал усердно посещать церковь; люди, прежде избегавшие меня, привыкли ко мне. Все меня простили, некоторые даже полюбили. Но я думаю, что бог не простил меня, и каждую ночь встает передо мною тень этой женщины.
- Женщины! Так вы убили женщину? - воскликнул Джон.
- И вы тоже, - воскликнул палач, - употребили это слово, которое постоянно звучит у меня в ушах: "убили"! Значит, я убил, а не казнил. Я убийца, а не служитель правосудия!
И он со стоном закрыл глаза.
«Так вот что для этой папистской собаки важнее всего», - подумал Джон, но при этом он испугался, что палач умрет, не открыв больше ничего, и поспешил сказать:
- Продолжайте, я еще ничего не знаю. Когда вы окончите свой рассказ, мы – бог и я – рассудим вас.
- О, отец мой! - продолжал палач, не открывая глаз, словно он боялся увидеть что-то страшное. - Это ужас, который я не в силах победить, усиливается во мне в особенности ночью и на воде. Мне кажется, что рука моя тяжелеет, будто я держу топор; что вода окрашивается кровью; что все звуки природы - шелест деревьев, шум ветра, плеск волн – сливаются в плачущий, страшный, отчаянный голос, который кричит мне: "Да свершится правосудие божье!"
- Бред, - прошептал Джон, качая головой.
Палач открыл глаза, сделал усилие, чтобы повернуться к молодому человеку, и схватил его за руку.
- Бред! - повторил он. - Вы говорите: бред! О нет, потому что именно вечером я бросил ее тело в реку, потому что слова, которые шепчет мне совесть, - те самые слова, которые я повторял в своей гордыне. Будучи орудием человеческого правосудия, я возомнил себя орудием небесной справедливости.
- Но как это случилось? Расскажите же, - попросил Джон.
- Однажды вечером ко мне явился человек и передал приказ. Я последовал за ним. Четверо других господ, ждали меня. Я надел маску, и они увели меня с собой. Мы поехали. Я решил отказаться, если дело, которого от меня потребуют, окажется несправедливым. Проехали мы пять-шесть миль в угрюмом молчании, почти не обменявшись ни одним словом. Наконец они показали мне в окно небольшого домика на женщину, которая сидела у стола, облокотившись, и сказали мне: "Вот та, которую нужно казнить".
- Ужасно! - сказал Джон. («Ну и нравы у этих католиков», - подумал он).- И вы повиновались?
- Отец мой, она была чудовищем, а не женщиной. Говорят, она отравила своего второго мужа, пыталась убить своего деверя, бывшего среди этих людей. Она незадолго перед тем отравила одну молодую женщину, свою соперницу, а когда она жила в Англии, по ее проискам, говорят, был заколот любимец короля.
- Бекингэм! - воскликнул Джон. «Вот это интересно! – подумал он. – Его же мой тезка Фельтон завалил. Тот, который был велик, как Иуда Маккавей. Так говорили о нем наши проповедники».
- Да, Бекингэм.
- Так она была англичанка, эта женщина?
- Нет, она была француженка, но вышла замуж в Англии.
Джон побледнел. Как и моя мать, подумал он, отер свой лоб и встал, чтобы запереть дверь на задвижку. Чужаки пусть теперь не беспокоят. Если эта мразь и вправду убила женщину, которая помогла избавить Англию от Антихриста то он его отправит в Ад собственными руками. Палач подумал, что он покидает его, и со стоном упал на кровать.
- Нет, нет, я здесь, - поспешно подходя к нему, произнес Джон. - Продолжайте. Кто были эти люди?
- Один был иностранец, - кажется, англичанин. Четверо других были французы и в мушкетерской форме.
- Их звали?.. - спросил Джон.
- Я не знаю. Только все они называли англичанина милордом.
- Не надо врать мне. Как они друг друга называли? Не говори мне, что забыл. Если уж не забыл про Бекингэма. А то я сейчас же поднимусь и уйду, и пусть тебя черти исповедуют.
- Ладно, - сломился палач. - Их главного звали графом де Ла Фер. Но друзья обычно называли его Атосом. Англичанина звали Винтером, а остальных Арамисом, Портосом и д'Артаньяном.
Джону на момент показалось, что на него падает потолок, но он взял себя в руки.
- И это все?
- Еще были слуги – Гримо, Планше, Базен, Мушкетон. Обычные слуги.
- А эта женщина была красива?
- Молода и красива. О, прямо красавица! Я словно сейчас вижу, как она молит о пощаде, стоя на коленях и подняв ко мне бледное лицо. Я никогда не мог понять потом, как я решился отрубить эту прекрасную голову.
Джон дрожал всем телом.
Наконец, сделав страшное усилие над собой, он сказал:
- Как звали эту женщину?
- Не знаю. Как я вам сказал, она была два раза замужем, и, кажется, один раз в Англии, а второй - во Франции за графом де Ла Фер.
- И она была молода?
- Лет двадцати пяти.
- Хороша собой?
- Необычайно.
- Белокурая?
- Да.
- С пышными волосами, падавшими на плечи, не так ли?
- Да.
- Выразительный взор?
- Да, она могла, когда хотела, смотреть так.
- Необыкновенно приятный голос?
- Откуда вы это знаете?..
Палач приподнялся на локте и испуганными глазами поглядел на смертельно побледневшего Джона.
- И вы убили ее! - сказал Джон. - Вы послужили оружием для этих низких трусов, которые не осмелились убить ее сами! Вы не сжалились над ее молодостью, ее красотой, ее слабостью! Вы убили эту женщину?
- Увы! - ответил палач. - Я говорил вам, отец мой, что в этой женщине под ангельской наружностью скрывался адский дух, и когда я увидел ее, когда я вспомнил все зло, которое она мне сделала...
- Вам! Что же такое она могла вам сделать?
- Она соблазнила и погубила моего брата, священника. Он бежал с нею из монастыря.
«Нашел преступление!» - подумал Джон. – Католическая мразь со своими развратными священниками, монахами, папами-отравителями, монастырями и инквизиторами».
- Твой брат бежал с ней?
- Да. Мой брат был ее первым любовником. Она была виновна в смерти моего брата. Не глядите на меня так, отец мой. Неужели я так тяжко согрешил, и вы не простите меня?
Джон с трудом справился со своим желанием свернуть палачу шею.
- Да, да, - сказал он, - я прощу вас, если вы мне скажете всю правду.
- Все, все! - воскликнул палач.
- Тогда говорите. Если она соблазнила вашего брата... вы говорите, она соблазнила его... (Что же другое ты можешь сказать, падла, сколько ей лет могло быть? 15?) если она была виновна, да, вы так сказали, она была виновна в его смерти. Тогда, - закончил Джон, - вы должны знать ее девичье имя.
- О, боже мой, боже мой, - стонал палач, - мне кажется, что я умираю! Дайте скорее отпущение, отец мой, отпущение!
- Скажи ее имя, - крикнул Джон («Раньше о Боге надо было думать, прежде чем рубить головы женщинам!» – подумал он), - и я отпущу тебе твои грехи!
- Ее звали... господи, сжалься надо мной, - шептал палач, падая на подушку, бледный, в смертельном трепете.
- Ее имя, - повторял Джон, наклоняясь над ним, готов силой вырвать у него это имя, если бы тот отказался назвать его, - ее имя, илиты не получишь отпущения!
Умирающий, казалось, собрал все свои силы. Глаза Джона сверкали.
- Анна де Бейль, - прошептал раненый.
- Анна де Бейль? - воскликнул Джон, выпрямляясь и вздымая руки. («Правильно! Мама!») Мысль ударила его как кинжалом – Ты сказал: Анна де Бейль, не так ли?
- Да, да, так, так ее звали... а теперь дайте мне отпущение, ибо я
умираю.
- Мне дать тебе отпущение? - вскричал Джон со смехом, от которого волосы на голове умирающего стали дыбом. - Мне дать тебе отпущение? Я не священник!
- Вы не священник! Так кто же вы? - вскричал палач.
- Я это сейчас скажу тебе, несчастный!
- О господи! Боже мой!
- Я Джон Френсис Винтер! - и эта женщина была...
- Кто же?
- Моя мать!
Палач испустил тот первый, страшный крик, который все слышали.
- О, простите меня, простите, - шептал он, - если не от имени божьего, то от своего; если не как священник, то как сын простите меня.
- Как сын? Вы мне даже могилу не оставили где помолиться. Скажи, собака, где это было, где вы бросили ее тело в реку? Только точно.
- Это было в середине Лисса, у Армантьерского парома. Если я только смог бы этого исправить, все бы отдал, простите меня.
- Тебя простить! - воскликнул Джон. - Бог, может быть, тебя простит, но я - никогда!
- Сжальтесь, - сказал палач, простирая к нему руки.
- Нет жалости к тому, кто сам не имел сострадания. Умри в отчаянии, без покаяния, умри и будь проклят.
И, выхватив из-под рясы кинжал, он, ударом ладони зажав рот палачу, вонзил его в грудь несчастного.
- Вот тебе мое отпущение грехов! - воскликнул он.
Палач, приподнявшийся было, упал навзничь. А Джон, продержав его рот зажатым пока тело не перестало дергаться, оставив кинжал в ране, подошел к окну, открыл его, достал из под одежды плоскую кожаную флягу, и вылил всю воду. Потом он вернулся к кровати. Когда Джон извлек кинжал из раны, кровь хлынула потоком, и он наполнил ею флягу. Вытер лезвие и вместе с флягой спрятал оружие под рясой.
Кто то дергал дверь, послышались крики.
- Отворите! - кричал хозяин. - Отворите, сеньор монах, отворите сию же минуту!
- Отворите, или я вышибу дверь! - кричал другой голос.
Джон открыл дверь и в залитую кровью комнату ворвались незнакомый человек, похожий на слугу знатного господина, и трактирщик. Жена его даже побоялась войти в комнату и, объятая страхом, осталась стоять за дверью.
- Что здесь происходит? - вскричал незнакомец.
- Что случилось? - переспросил испуганный хозяин.
- Он умер, - ответил Джон.
- Господи Иисусе! - воскликнула жена трактирщика, крестясь.
- Как? – спросил незнакомец.
- От ран, нанесенных испанскими бандитами. А вы кто такой?
- Это господин Гримо, друг покойного, - пробормотал трактирщик.
Гримо нахмурился, а хозяин, сложив руки, как для молитвы, опасливо оглядывался.
«Один из четырех слуг. Бог меня любит», - подумал Джон.
- Как вы здесь оказались? – спросил он слугу.
- Проезжая мимо, я остановился в гостинице, чтобы дать передохнуть лошади. Мне сказали, что бетюнский палач лежит здесь раненый. Мы прибежали на первый крик.
- Он страшно страдал, - ответил Джон.
Гримо подошел к покойнику и вгляделся в суровые, резкие черты его лица, вызвавшего в нем такое страшное воспоминание.
Наконец после минуты мрачного и немого созерцания он сказал:
- Нет сомнения: это он.
- В таком случае вас послал сам Господь, - сказал Джон.
- Объясните, в чем дело, - попросил Гримо.
- Я обязан выполнить последнее желание покойного, но боюсь, что один не справлюсь.
- Что же это за желание?
- Он хотел чтобы, его тело обезглавили и бросили в реку Лисс у Армантьерского парома.
Гримо побледнел. Хозяева отшатнулись.
- Боже милосердный, но почему? – спросил трактирщик.
- Покойный не велел из этого делать секрета, - ответил Джон. – 20 лет назад он убил молодую женщину. Убил не по приговору суда, а по заказу пятерых дворян, выступив в качестве наемного убийцы, и бросил ее тело в ту реку, чтобы скрыть совершенное преступление. Но в отличие от тех дворян палач оказался наделен совестью. Он ушел с должности и старался заглушить угрызения этой совести двадцатью годами доброй жизни. Но это не помогло. Бог не простил его, и каждую ночь вставало перед ним тень той женщины. Он ее видел каждую ночь 20 лет подряд.
Гримо пошатнулся, он глядел на Джона мрачными, почти безумными глазами. Хозяйка тихо плакала.
- Это ужасно, - прошептал Гримо. – Но все же надо полагать эта женщина заслужила свою участь. Ведь он, наверно, тоже так считал? Не могу представить, чтобы мой друг убил совсем невиновного человека.
- Он был уверен, что его душа не найдет покоя, пока смерть этой несчастной не будет отомщена. Я пробовал его отговорить, но покойный предъявил мне такие доказательства, что я был вынужден дать согласие.
- Так он назвал вам имена этих людей, произнесших ей приговор?
- Да назвал, имена одного английского лорда, французского графа, и еще троих дворян. Он спрятал там у парома заверенное нотариусом свидетельство и кое-какие собранные доказательства. Ваш друг хотел, чтобы я обратился в королевский суд и вообще предал эти имена трусов и лицемеров, погубивших его бессмертную душу, самой широкой огласке. Но думаю, что у меня одного не хватит сил, и Господь услышал мою молитву и послал вас, чтобы вы помогли выполнить последнюю волю вашего покойного друга. Надеюсь, вы не откажете. Он страдал 20 лет и теперь заслужил покой.
- Да! - воскликнул Гримо, у которого холодный пот выступил при одной мысли о возможных последствиях такого разоблачения. – Да, я помогу тебе!
- Хорошо, - сказал Джон, - мы положим его на лошадь.
Гримо остался наедине с Джоном; трактирщик побежал за конем, а жена его молилась у себя. Вдвоем они упаковали труп в одеяла. Примерно через пол часа они отправились в путь. Джон был доволен тем, что Гримо так легко попал в его капкан, и мысленно уже предвкушал то, что будет дальше. Спонтанно родившийся дьявольский план приобрел в его голове ясные очертания.
Атмосферная картинка к первой главе
www.danvich.com/wp-content/gallery/mrachnyie-pe...
@настроение: мрачно-удовлетворенное
@темы: фанфик
-
-
05.01.2009 в 23:41-
-
05.01.2009 в 23:46-
-
05.01.2009 в 23:48-
-
05.01.2009 в 23:50Какую собачку? Вот такую -
-
-
05.01.2009 в 23:51-
-
05.01.2009 в 23:52Не-а, этого я проморгал) Действительно, хорош!
-
-
06.01.2009 в 16:36-
-
06.01.2009 в 18:10Это Лоттик, секретарь моего тезки постаралась)